Книга И тут я увидела чудовище, страница 120 – Екатерина Началова

— Не надо страданий, — шепот страшен пронизывающей нежностью. — Не надо криков. Тогда я дам удовольствие. Ты останешься в саду, и все станет по-прежнему, как до тебя. Когда ты закроешь глаза и перестанешь дышать, больше не будет больно. Я срежу всю боль, отделю ее от тебя и сам перестану терзаться. Нам всем будет хорошо, понимаешь?

Камень еле слышно скрежечет — это Не-Ингренс проводит по нему раскрытыми когтями. Я сжимаюсь. Не знаю, сколько у меня времени.

— Ингренс, я люблю тебя... — шепчу.

Это маленькие слова, очень тихие. Они не грохочут как гром, не поражают как молния, и в шорохах губ, они не значат что-то больше трех слов...

Не-Ингренс приподнимается. Он возвышается надо мной как белая статуя. Моя надгробная статуя.

— О, Кларисса... — с легкой досадой произносит он, с отвращением кривя губы. — Ты даже сейчас говоришь о любви? Это так неразумно... Любви нет.

— Для тебя может и нет... — шепчу я. — Для меня — есть. И Ренс умеет любить...

— Самообман, прелесть, — Не-Ингренс насмешливо качает головой. — Брат солидарен с моим мнением по вопросу любви. Хватит слов. Закрой глаза, — его голос изменяется, вмиг похолодев. — Он не хочет, чтобы ты видела.

«Ингренс, Ингренс, Ингренс...»

— Покажи мне его... — не закрываю глаза, глядя в застывшее серебро. — Немного. Я хочу попрощаться.

Он смотрит на меня свысока, и с усмешкой качает головой. Там, на дне его глаз, где-то далеко блестит Ингренс.

Надеюсь, он слышит.

— Ренс... Я люблю тебя, — повторяю. — Все равно очень люблю.

Закрываю глаза. Я слышу, как острые когти тихо рассекают звенящий воздух, когда Не-Ингренс примеривается. Мгновения тянутся долго.

— Вдохни поглубже, прелесть... — шепчет его голос.

Я набираю воздуха в грудь.

А потом это происходит.

Алмазные когти дракона входят в мягкие ткани легко, как пальцы погружаются в воду. Я не чувствую боли, не чувствую страха, чувствую только облегчение и удивляюсь этому. Еще жду. Боль не наступает и через несколько секунд. Затем я слышу тихий стон. Открываю глаза и только тогда вскрикиваю.

По длинным пальцам белого Дракона струится собственная кровь. Он вонзил коготь себе в левый глаз, проткнул его глубоко насквозь.

В следующую минуту, пошатнувшись, Ингренс падает у алтаря на колено. Я вскакиваю.

Его губы трогает улыбка — та, невидимая никому, кроме меня.

— А па... па пра...в, — последнее, что он шепчет, заваливаясь на бок. Серебряный голос превращается в сиплый. Больше он ничего не говорит. Падаю на колени рядом.

— Ингренс... Нет! Пожалуйста, не умирай... Ингренс!

Ингренс

Я мало помню о родителях. В памяти остались всего две детали: смерть матери и единственный разговор с отцом. Он говорил, что полюбил мою мать с первого взгляда. Ощущение он сравнил со стрелой, которая влетела в сердце и пробила его насквозь. Я запомнил отцовские слова: «У нас это родовое, ты тоже встретишь свою единственную». Это все, что осталось. Остальные воспоминания о родителях — лишь разбитые осколки, несвязные клочки, которые уже никогда не сложатся в цельную картину.

Совсем как я.

После смерти матери что-то во мне сломалось, расщепилось и в моей голове поселился сосед — он назвал себя братом. Поначалу брат хорошо поддержал меня. Я был еще ребенком, шла война... Нам удалось выжить только благодаря его фантастической циничности, смешанной с полным отсутствием границ. Когда я окреп и наступил мир, ситуация изменилась: мы начали конфликтовать, ежеминутно выхватывали друг у друга управление телом. Нас и так боялись, а теперь стали считать психами, сумасшедшими. Было много периодов... Но выбора не было, нам пришлось договориться, чтобы выжить. Тогда мы придумали и приняли правила.