Книга Пшеничная вдова, страница 141 – Данила Скит, Сумеречная грёза

Но чудища Исбэль ходили по земле и имели острое оружие, а сказки остались далеко позади – в глубоком детстве. Мечтательница Конни ее обманула. Как может Теллостос греться вокруг нее? Он даже ей не принадлежит. Однажды отец смеялся, похлопывая себя по внушительному животу, что Конни-таки была права. Но только Теллостос не греется вокруг Исбэль, а клюет вокруг нее пшеницу. Крестьян он сравнивал с птицами. Кто прыгал вокруг зелёных юбок дочери лапками мелких воробьишек – это были пахари и сеятели и жители мелких деревенек, кто грузно переваливался с боку на бок, выпятив вперёд зоб точно голубь – это были приставучие горожане, а кто и вовсе норовили взлететь и сесть на руку, выклевывая пшеницу прямо с ладони – точь-в-точь как галки. Последних Дорвуд сравнивал с лордами, предпочитавших все вопросы с посевной решать через Исбэль.

Блэквудов Исбэль сравнивала с воронами, которые не смотрят на пшеницу и не переваливаются с боку на бок, а сразу выклевывают глаза. Как никогда сейчас Исбэль хотелось, чтобы пророчество Конни сбылось. Но тогда она бы не стала греть, а постаралась бы сжечь их дотла.

Отломанная хлебным ломтем луна уже поднялась на треть. Сумерки начали опускаться на приливное море. Пена набегающих волн светилась водорослями-огневками. Сегодня Боги подарили теплый ветер, но небо было хмуро.

Реборн сидел за небольшим столиком, заваленным свитками и толстыми шитыми книгами. Две из них были огромны и походили на амбарные. Склянка с чернилами уже почти опустела и из нее торчало пушистое гусиное перо. Впору было бы взять павлинье, но королю не нравился его запах, который то и дело щекотал ноздри и заставлял чихать.

Небольшая комнатка в башне над скалой походила на чердак. Какой-то умелый инженер по неизвестной прихоти короля сделал из него библиотеку, смахивающую больше на комнату звездочета. Узкие шкафы с многочисленными полками заполнялись свитками и книгами, совершенно не имеющим никакого отношения к небу. Тут покоились документы и сведения, подходящие разве что умелому торговцу, да дотошному королю. Все, что творилось в стране, было записано тут: когда приходили и уходили корабли, и урожаи в провинции за последнюю сотню весен, и куда отравлялась рыба по годовой посолке и многое, многое другое.

Помещение Реборну показалось странным сразу. Слишком высоко оно возвышалось над морем, и внизу виднелась острая, как клинок, скала Отречения. Она, словно пальцем, указывала на затянутый облаками ломоть луны и иногда на звёзды, видневшиеся с этой башни особенно ярко. В башенке он без труда насчитал два окна. Огромное витражное, блестевшее разноцветными игристым стекляшками, второе чуть поменьше, но без стекла и с деревянными створками. Под вторым располагался диванчик, который был впору разве что для ребенка, но уж точно не для грузного короля Дорвуда.

С утра Реборн наслаждался прохладой в саду вместе с Гердой и Лютым. Тот упорно просил снять ошейник. Добивался он этого с тех самых пор, как хозяин дал свободу Герде на пляже. Зуб за зуб. Реборн посчитал это справедливым, поэтому освободил Лютого, забрав ошейник с собой в счетоводную.

Он только что отпустил восвояси королевского счетовода. Как Реборн и полагал, входить в дела Теллостоса оказалось делом непростым. Торговый город не железные рудники. Слишком много нитей и путей соединяла эта живая вена континента, сплетая их сложной, усыпанной утренней росой паутиной. Реборн совсем не чувствовал себя торговцем, на своих железных рудниках ему было гораздо сподручней. Он был воином, договариваться и петлять удовольствия ему не приносило. С железом было проще. Железо было понятно. У Реборна и сам характер был простым и понятным, как железо. Это знали и союзники, и враги. А ещё они знали, что железу лучше подчиниться, ведь прочнее стали только алмаз, а алмазов на весь континент раз и обчелся.