Книга Возвращение домой, страница 103 – Евгения Преображенская

«Хранитель Нагарейи призывает всех выживших в Гавр. Гарантируется хлеб и кров. В начале весны ждите обозы. Держитесь», – надежда и вопль отчаянья читались в послании. Видать, совсем мало живых осталось, если хранитель пошёл на такой шаг.

Ответить настоятельница не успела. Голубя съела кошка. Тогда ещё в монастыре были кошки. А потом случилась полоса неудач. В лес заявилась толпа мертвецов, и разбежались все звери. Охота не ладилась.

В день, когда пропали кошки, на обед был подан наваристый суп. Никто не посмел поинтересоваться, откуда взялось мясо. Но ответ знали даже дети степняков, раньше игравшие с теми кошками.

И всё же обитатели монастыря каждый день весны ждали людей из столицы. Очень ждали, молились, надеялись. Зима выдалась холодная, злая. Последние силы истощила она, забрала слабых. Осиротели окончательно многие из тех, кто и до того познал трагедию утраты.

Девушка, рубившая дрова, собрала поленья, исчезла в стряпной. Тонкий сизый дымок поднялся в небо. Монахиня с повязанными платком волосами принесла вёдра с водой. Готовили похлёбку. Стужа отступила, да холода не ушли, а бульон грел не хуже звериных шкур.

Та, что рубила дрова, высокая, худая, с бледным лицом и тугой светлой косой – не смуглая степнячка и не монахиня, – вышла на улицу, потянулась и вновь взялась за топор.

Две последние в хозяйстве курицы, подпрыгивая и поскальзываясь на обледеневших сугробах, устремились прочь. Петух полез в бой, ему не повезло. Курицы могут нести яйца, а вот цыплят от них больше не надо. Петух, стало быть, не нужен.

Ухватив пёстрого драчуна за ноги, девушка вывернула его так, чтобы птица не могла сопротивляться. Быстро уложила на пенёк. Вновь округу огласил звонкий, короткий удар топора. Через миг птичья тушка обмякла и кверху жёлтыми лапами повисла на верёвке. В плошку под ним заструилась кровь.

Светловолосая застыла, глядя на тёмно-алое озерцо. На неё саму из-за лысых кустов малины уставилась пара карих глаз. Девочка лет десяти с опаской наблюдала за тушкой птицы, косилась на острый топор в руках убивицы.

– Чего тебе, Ла̀ла? – вымолвила светловолосая, не оборачиваясь.

– Лѐса, у тебя что, глаза на спине? – удивилась девочка.

– Можно и так сказать. Мои глаза – это слух и нюх, – светловолосая посмотрела на собеседницу, растрёпанную и ещё не умытую с утра. – Что, жалко тебе петушка?

– Не жалко, – мотнула головой девочка. – Он клевался.

– …И есть хочется, да? – Леса чуть улыбнулась.

– Угу, – призналась Лала.

– Что ж, у всех своё предназначение, – кивнула светловолосая. – Кто-то охотник, а кто-то добыча. Иногда мы меняемся местами. Он клевал тебя, теперь ты его съешь. В этом нет зла. И перья, и кровь, и мясо, и потроха петушка пойдут в дело.

– А ты знаешь своё предназначение? – поинтересовалась девочка, приближаясь. – Ты охотник?

– Думаю, я защитник… – Леса оглядела свой топор. – Моё предназначение – защищать вас.

– От мертвяков и зверей?

– От мертвяков ходячих, от плохих людей.

– Нашу деревню сожгли нелюди, – тяжело, не по-детски вздохнула Лала, всхлипнула. – Папку убили, братцев.

– От нелюдей тоже, – подумав, добавила Леса. – Но их я никогда не видела. И никто не говорит, как они выглядят.

– Лучше бы их не видеть, а описать невозможно, – Лала сморщила личико. – Демоны – они и есть демоны… Словно зверей и людей перемешали друг с другом как ни попадя.