Книга По щучьему велению, по Тьмы дозволению, страница 79 – Евгения Преображенская

У Инальта кружилась голова. Давно отвык он от такого скопления народа, от тесноты, от шумного веселья. Да и выпил, признаться, немало.

Юноше показалось, что он лишь на миг прикрыл веки. А как открыл, так и глазам своим не поверил и не сразу сообразил. Праздник продолжался, но что-то было иначе.

Заливалась музыка, топали ноги, но как-то странно, больше шлёпали, точно босыми стопами. Инальт моргнул, потёр лицо. Чудится, что ли? Девки и бабы плясали полуголые, в одних нижних рубахах!

Взлетали в воздух колени, подпрыгивали груди. Метались по плечам и спинам длиннющие волосы. А свет от ламп тоже чудной какой-то стал. То ли он, то ли кожа и волосы у гостей отдавали синевой и зеленцой.

Охнул Инальт, поднялся с лавки и вывалился на улицу. А там ещё краше: и стар, и млад голышом носятся вокруг костров, поют, вопят, смеются. Только маски на головах. Но маски ли?

На девичьих бёдрах чешуя рыбья блестит. На головах парней рога вырастают. У кого вместо человеческих стоп козлиные копытца, у кого хвост внизу спины. А где-то не женщины, но птицы крыльями машут и поют человечьими ртами на женских лицах.

— Маря… — прохрипел Инальт. — Где ты? Маря! Иваш!

Но не было в ближайшем обозрении ни их, ни старосты Коша. Страх прокрался в сердце юноши. Ведь чуял, чуял: что-то не так с деревенькой! И мельница эта…

Молодой княжич метнул на чёрную башню гневный взгляд. Шарахаясь от бегущих ему навстречу чудищ, со всех ног помчался к мельнице. И снова обмер от удивления: мельница работала. В оконцах угадывался тусклый свет, и огромное колесо вращалось!

Плескалась чёрная вода. Крутились и шептали массивные жернова внутри башни. Но что они там перемалывали в ночи?

Инальт залетел внутрь и моргнул. На первом этаже, недалеко от мельничного механизма, на расставленных вдоль стен тюках происходило движение. Десятки тел сплетались друг с другом голыми руками, ногами. Ходили волнами спины, двигались бёдра. Негромкий стон разносился вдоль стен.

Когда Инальт зашёл, ни одно лицо не повернулось в его сторону. Никому он не был интересен. Да Инальт и сам не хотел видеть, боялся глядеть в эти лица.

Одну-единственную искал он в этом гнезде похоти и разврата. И, если верны окажутся его подозрения, он убьёт, как есть голыми руками задушит того, кто затащил сюда нежную невинную Марю.

С ослепительной чёткостью юноша припомнил лицо старосты Коша, наблюдавшего за поющей Марей. Его тонкие губы, язык, смачивающий их время от времени. И в глазах такое выражение, будто у хищника, стерегущего жертву, выжидающего лучший момент для броска.

Инальт бежал по лестнице. Второй этаж, третий, четвёртый — нигде нет Мари. Только жернова, механизмы. Тюки толпились вдоль стен, да какие-то больно вытянутые. Что в них? Инальт приблизился к одному, развязал верёвки, охнул.

Белые человеческие кости предстали перед ним. Так вот что за зерно Кош смалывает в муку! Вот каким хлебом славится деревня! Чем потчуют они гостей.

Инальт ощупал второй, третий мешок. Нет, не показалось, всё правда! Кости, а не пшеница, не рожь наполняли мешки. Юноша вспомнил о пиршестве и ощутил на губах жуткий привкус костной муки.

Он ел это… Он ел хлеб, испечённый из костей людских!

— Маря… — сдавленным голосом повторил Инальт и помчался выше.

На последних этажах не было ни жерновов, ни мешков, никого. Здесь господствовали мрак и тишина. Но на самом последнем ярусе, на чердаке угадывалось движение, шуршало что-то, вздыхало. Слышалось голубиное курлыканье.