Книга Неладная сила, страница 175 – Елизавета Дворецкая

Сейчас она придет в ужас, мельком подумал Демка. Завизжит, вдруг обнаружив в темноте рядом с собой огромного косматого зверя. «Исчезни!» – одним усилием воли приказал он волколаку, вышвыривая его прочь из себя.

И как будто упал с высоты – в собственное человеческое тело, родное, но после недавнего потрясения показавшееся непривычным и тесным. Рука Устиньи у него на шее еще раз вздрогнула – она ощутила перемену, когда исчезла шерсть, сменилась прядями человеческих волос.

– К-кто здесь?

Устинья, с усилием сбрасывая остатки сна, села на тюфяке и отпрянула. Она Демку не видела, но он продолжал и видеть ее, и ощущать ее близкое присутствие – глуше, чем зверь, но острее, чем прежде.

– Это я, Устяша, – прохрипел он, с некоторым трудом вспоминая, как пользоваться человеческой речью. – Не бойся.

– Демка?

– Да… – подтвердил он, желая и не зная, как сказать ей, что он уже вовсе не прежний Демка.

Язык заплетался, мысли теснились, не перетекая, как должно быть, в человеческие слова.

– Как ты сюда попал? – Устинья не испугалась, но очень удивилась.

– Через тот свет, Устяша.

– Через тот свет… – До Устиньи дошло, что это значит. – У вас получилось?

Она охнула и зажала себе рот – и восхищаясь, и ужасаясь. Это была победа, но такая, что не могла ее не смущать.

– Да. Теперь я волколаком владею. Без моей воли он с темного света больше не выйдет. Одолел я его… – повторил Демка, чувствуя, как тело и душу наполняет упоение победой. – Теперь я…

Кто я теперь? Тот царевич из сказки, какого в мечтах видел рядом с ней? Что-то у него звезда во лбу не засияла, скорее наоборот: волосяная поросль на груди и руках стала гуще. Волколак я косматый? Демка сам не знал, кто он теперь, но зато ясно помнил, ради чего все это было нужно.

– Ты пойдешь за меня?

Да кем бы он ни стал – если Устинья его примет, до прочего нужды нет.

Устинья помолчала, потом тоже засмеялась:

– Ну и сватовство! Я тебя не вижу! Это все во сне… Ты мне снишься, да?

– Может, мне самому все это снится.

Мысль эта придала Демке недостающей смелости: он придвинулся к Устинье и обнял ее. Неважно, что он не мог различить ее черты, как при дневном свете: на была в его объятиях, одетая только в льняную сорочку, и блаженное ощущение ее близости пронизывало его насквозь.

– Ты моя теперь? – шептал он, отыскивая губами ее ухо под теплыми тонкими волосами. – Совсем моя?

Устинья ответила не сразу: ее привычный мир в эти мгновения тоже разбился на кусочки, и она не могла собрать воедино отражения в них. Ночь, темнота – то ли это явь, то ли продолжение тревожного сна. Она слышит голос Демки – хриплый, но узнаваемый. Она скучала по нему и теперь была рада, что он рядом – и при этом чувствовала, что он стал другим. Прикасаясь к нему, она ощущала под руками человеческое тело, но вместо одежды его покрывала звериная шерсть. От этого ощущения Устинью пронзала жуть, вызывая дрожь и непривычное возбуждение, но страха не было. В ночном госте был и Демка, и какое-то иное существо, неведомое и опасное. Но в нем было достаточно много от Демки, чтобы она его узнала.

И еще Устинья сквозь весь этот морок понимала: Демка изменился, чтобы быть с ней, и именно теперь она нужна ему куда больше прежнего.

Да и разве у нее есть иной путь? Жить, ничего не меняя, и она больше не могла; путь к ее прежней мечте об иночестве преграждала необходимость замужества, но никого другого она так же не видела в своей судьбе, как год назад не могла представить себя с Демкой Бесомыгой. Все прочие парни и молодцы казались каким-то прозрачными, легковесными, и только Демка – настоящим.