Книга Неладная сила, страница 249 – Елизавета Дворецкая

– Крест христианам хранитель, вселенной… ангелов слава… – забормотала она, отчаянно силясь вспомнить правильные слова.

– Крест хранитель всея вселенныя, – уверенно и величаво, будто в церкви, подхватил Воята, поняв, что нужно, и заговорил нараспев: – Крест красота церкви; крест царей держава; крест верных утверждение, ангелов слава и демонов язва^[36]…

– Крест прогонитель псам, – Устинья вспомнила конец молитвы Асклепиодоты, – огневицам, трясавицам, женам-злыдням, девкам простовласкам, окаянным. Аминь.

– Аминь! – дружно гаркнули парни вокруг домовины.

– Аминь! – повторила Устинья и выплеснула воду из горшочка на Демку.

Его тело дернулось, глаза открылись, взгляд устремился в далекое голубое небо.

Устинья замерла, держа в одной руке горшочек, в другой медный крест. Даже перестала дышать.

– Ежкина касть… – раздался хриплый слабый голос.

Демка неуверенно поднял руку и провел по лицу и бороде, стирая воду. Он хмурился, жмурился, но теперь не оставалось сомнений – это живой человек.

Устинья осела на песок, выпустив горшочек, а крест прижав к груди. Вслед за судорожным вздохом у нее полились слезы – будто лопнула преграда. Она молча плакала, ловя воздух открытым ртом, будто сама только что чудом избежала гибели.

Демка сел в домовине, протер глаза, огляделся. На лице его появилось изумление. Да и мало кто не удивился бы, вдруг проснувшись в гробу, на берегу озера, в кольце потрясенных парней, смотревших на него как на выходца с того света.

– Осташка… Сбыня… – прохрипел Демка, потом узнал Вояту. – Охти мне, неистовая сила, и ты здесь, архангел наш?

– Здравствуйте оживать, из навей возвращаться! – приветствовал его Воята. – Как тебе там показалось?

– Да я ж не помню ничего! – Демка обеими руками взялся за лоб. – С какого лиха я тут… Это что? Домовина? Желанныи матушки! Дайте выйти, косой те возьми! Я вам чай не покойник!

Взявшись за края домовины, Демка полез наружу; парни подхватили его и помогли встать. На нем была та же одежда, в какой он отправился на купальские игрища, только пояс исчез.

– Устинья? – Тут он заметил девушку и наклонился к ней. – А ты чего здесь?

Она подняла к нему залитое слезами лицо – не находила слов. Не могла даже радоваться, была в полной растерянности, как будто сама очнулась, проспав сто лет.

– Она чего – она тебя с того света вытащила! – ответил ему Воята. – Ты не помнишь, что ли?

– Да говорю же – совсем ничего не помню! Как я попал-то в эту хрень? – Демка без почтения пнул домовину. – И где эта блудня… что там раньше лежала?

– Той больше нету, – сказал Костяш.

– А домовина теперь дружку твоему Хоропушке пригодится, – добавил Гордята Малой. – Коли уж из вас из всех он один – настоящий покойник.

– Хоропушке? – Лицо Демки несколько прояснилось. – Так он же… Нашли его, что ли?

Кое-что из недавних событий он все-таки помнил, узнавал приятелей – не оставил полностью память на Темном Свете, и этому следовало радоваться. Он даже узнал Устинью. Но узнал – и только. Обрадовался ей не больше, чем Осташке с Костяшкой, только сильнее удивился.

– В осоку вынесло его. – Сбыня кивнул на озеро. – Хочешь глянуть? Только это плыть надо, а ты, поди, наплавался! Два дня тебя ловим, аки налима какого!

– Сам ты налим! Что случилось-то?

– Устяшенька! – вдруг раздался совсем рядом знакомый дрожащий голос. – Так что же – колечко-то? Отдала бы ты его мне. У тебя еще есть. А мне для Настасеюшки…