Книга Неладная сила, страница 272 – Елизавета Дворецкая

– Неистовая сила! – Демка сел и подался к нему.

– Ты смотри! – Воодушевленный открытием Воята ухватил еще одну мысль. – Все же сходились, что старец должен был возле ручья поселиться. Если там были ключи, вот он и жил возле них.

– Пещера все-таки где-то там! – подхватил Демка.

– Там.

– Но Звон-гора вовсе не по ключам прозвалась! – напомнила Устинья. – А потому что колокол в полночь под землей звонит. Мать Сепфора так сказала.

– Твоя мать Сепора сама, что ли, слышала? – Демка через плечо глянул на нее.

– Нет, она хоть и старая, но не двести же ей лет!

– Ну вот, старые толки повторяет. А в старых толках толку мало.

– Это точно! – не вставая, поддержал проснувшийся от их голосов Сбыня. – Помните, как вспоминали, кто та Евталия? Была она и женой князя Игоря, и полюбовницей, и Стремила-богатыря, и навкой, источника хранительницей. И все по старым толкам!

– Делать-то теперь чего? – спросил Домачка, уже готовый вскочить.

– Как стемнеет, опять туда пойдем, – решил Воята. – Ты, Устя, говоришь, что колокол под землей звонит – послушай гору. Если зазвонит – ну, точно там.

* * *

Как при всяком ночном выходе, Демка взял с собою молот. Прочие тоже вооружились, зная, что придется полночи бродить по холмам, не имея иной защиты. Отправились еще в сумерках, но пока дошли, стемнело. На западе дотлевала последняя буровато-красная полоса, на нее наползали, будто небесные змеи, длинные черные облака, постепенно сливаясь с черным лесом на другом берегу Дивного озера.

Если здесь и были двести лет назад тропинки, где ходил старец Панфирий и его друзья-медведи, то теперь от них и следа не осталось. Чуть ли не на ощупь пробрались по зарослям к вершине и остановились на полянке. За деревьями непонятно было, самая это вершина или нет, но с этой высоты уже было хорошо видно все озеро, с тонкой дорожкой лунного света поперек. До полнолуния оставалось три дня, и луна сияла, уверенная и гордая.

Воята, пошарив руками по земле, выбрал ровное место и расстелил там свою свиту. Прочей ватаге велел остаться поодаль, чтобы не мешали. Устинья улеглась на свиту, а голову положила на траву, ухом к земле. Закрыла глаза и стала слушать.

Само собой вспомнилось, как недавно она прижималась ухом к Демкиной груди в домовине, пытаясь услышать стук сердца. Какой болезненной была тишина первых мгновений, как покатилось сердце в бездну, пока она слушала эту тишину. Как гулко отозвался в ней самой первый слабый удар. Тук… Она успела вырвать Демку из лап Невеи, пока не остыла вода, пока огонь небесных кузнецов защищал его жизнь… И слава богу за это, даже если судьбы их никак не связаны в будущем.

Лето перешло за середину, птицы занялись птенцами в гнездах и примолкли. Ночную тишину нарушал только щебет малиновки. Чир-чир-чир… Чи-ри-ри… Устинья вслушивалась, этот голосок серебряной нитью пронзал ночную тьму, вел за собой.

Чи-виль-виль… Как малиновке не страшно – петь одной среди огромной черноты зарослей. Птичка ведь так мала – крохотное серо-рыжее солнышко в беспредельном царстве ночи. Слушая, Устинья привязалась сердцем к этой невидимой малиновке. Парни сидели в десяти шагах от нее тихо-тихо, не шептались, едва дышали, чтобы не помешать и не испортить все дело. От этого казалось, что во всем мире никого больше нет – только она, Устинья, и малиновка. Птица поет, а она – слушает. Все слушает и слушает Демкино сердце, пытаясь найти в нем отзвуки недавней любви.