Книга Знамение змиево, страница 116 – Елизавета Дворецкая

Конец месяца февраря пришёлся на такую поездку – отец Касьян отправился в дальний погост под названием Волоты. Трудно будет ехать, подумал Воята, провожая его: на святого Василия пришлась оттепель, снег просел, дороги покрылись грязными лужами.

Назавтра вечером после его отъезда Воята заметил, что баба Параскева достала из ларя нарядную понёву и вершник, вовсе не те, в каких навещала по утрам корову.

– Что за праздник завтра?

– На могилки поутру пойдем. Завтра первый день, как родителей по весне чествуют – разве у вас в Новгороде такого нет? Все на могилки пойдём, свечки зажжём – а там и весну будем ждать-закликать. Не хочешь ли тоже пойти?

– Весну? Пойду, пожалуй.

Ещё с поганских времён существовавший жальник Сумежья примыкал к посаду, отделённый от него оврагом; с осени Воята видел там несколько довольно высоких сопок, не считая множества округлых холмиков поменьше. В Новгороде Воята привык ходить в поминальные дни с родней на кладбище к своим дедам, и теперь, лишённый родных могил, скучал по ним и был не прочь сходить к Параскевиным.

Вышли рано, ещё в темноте, но из Погостища и посада в ту же сторону с каждого двора семенили бабы с узелками. На жальнике уже виднелись огонёчки: в темноте, среди снегов, они издали притягивали и поражали взор. Казалось, сама земля-мать, укрытая снежным одеялом, в темноте отворила очи, просыпаясь в ожидании близкой весны. Пробирала дрожь, но было скорее весело, чем страшно. Перейдя овраг по мостику, баба Параскева и Воята вступили на жальник; широкая тропа меж сопками уже была утоптана, от неё разбегались тонкие тропки, цепочки следов одной-двух пар ног, вились между беспорядочно разбросанными могилами. И везде у деревянного креста, на вершине полузасыпанного снегом камня уже горела прилепленная тоненькая свечка, а возле неё стояли в молитве сумежане. Особенно много свечек блестело на двух-трёх валунах – целая рощица огоньков. Между свечками виднелись подношения: хлебцы, куски сыра. В углубления на поверхности камней, что считались «следом Богородицы», какие-то бабы налили мёда или молока. Разглядывая всё это, Воята глубоко вдыхал прохладный утренний воздух и явственно улавливал в нём дух тающего снега и мокрой земли – такой желанный запах близкой весны, разбуженной этими свечками.

Неужели и правда скоро весна? Оглядываясь, Воята едва мог в это поверить. Он прибыл в Сумежье рыжей, бурой осенью, и ему было трудно представить эти места во всём цвете зелёной весны и жаркого, цветочного лета. Казалось, край здесь такой, что в нём всегда холод и снег, упыри и бесы, что все пути и дороги здесь ведут на грань тьмы. Неужели и здесь вот-вот засияет тёплое солнце, прогонит ужасы зимы, растворит двери к свету и радости?

И что ему, Вояте, принесёт весна? Никаких особых ожиданий он не имел, но при мысли о долгих тёплых вечерах, о шорохе берёзовой листвы, о пышных волнах трав и полевых цветов сердце сладко замирало. Как будто некто назначил ему встречу в ту пору, когда сойдёт снег… но кто?

– Вем, Господи, яко ты судия мира сего, грехи и нечестия отцев наказуеши в детях, – молилась рядом баба Параскева, – внуках и правнуках даже до третьяго и четвертаго рода: но и милуеши отцев за молитвы и добродетели чад их, внуков и правнуков…

Слова, давно ему знакомые, этим чудным утром, когда новая весна впервые открывала среди снегов огненные глаза свои, вдруг вызвали у Вояты новые мысли о том, о чём он уже два месяца с лишним запрещал себе думать. «Умели вы нас породить, уму-разуму научить», – что-то такое говорил Миколка на берегу озера, перед золотым мостом, на котором стояли белые озёрные старцы. Значит, этих старцев великославичи считают своими предками, дедами. Те деды умерли в поганстве и должны быть наказаны Богом. Но внуки и правнуки не забывают их, дарят им на озере хлебы, а на жальнике – огни свечей и молитвы. А значит, сколь бы не были грешны те деды… те Адамовы дети, отмолить их всё же можно. Главное, не порывать цепь поколений, золотой мост из былого в грядущее. Сломать-то его можно – отец Горгоний вон даже с топором приходил, – да нельзя другого построить взамен. Других дедов никто не даст, даже и сам Господь. Надобно за этих держаться, иначе счастья не будет – ни на этом веку, ни на будущем. Они – корень, на коем стоит род русский. А даже если в чём были не правы – самому простить и Бога о прощении для них молить. Не воюет дерево с корнем своим, и человеку негоже.