Онлайн книга «Знамение змиево»
|
– Кланяйся Еленке! – крикнула старушка ему вслед. С чего она взяла, что он едет к Еленке? Будто в Пестах никого другого не живёт. Воята оглянулся, но старушка уже исчезла за деревьями. – От кого кланяться-то? – крикнул он. – …янки! – слабо донеслось издали. Янки? Иванки? Марьянки? Да и поедет ли он к Еленке? Въезжая в Песты, Воята всё ещё колебался. Ну, войдёт он к Еленке – и что скажет? Даже от отца Касьяна поклон передать не сможет – не поручили ему ничего такого. Отец Касьян о беглой жене с осени и не поминал ни разу. Своего дела у Вояты к ней быть не может. Рассказать ей про Лихой лог – ведь её родителя, покойного попа Македона, повидал? Но будет ли ей приятно слушать, как её батюшка родной существовал упырём? И не посчитает ли она Вояту хвастуном? Близился вечер, поднявшийся ветер обламывал и развеивал дымовые столбы над соломенными крышами. И вдруг от крайнего двора навстречу Вояте полетело: Ой весна, весна, весна красная! Ой лели-лели, весна красная! У-у-у-у! Протяжный вопль завершил призыв. Воята замер в изумлении, а потом опять вспомнил: пришло время в первый раз закликать весну! Принесла весна золоты ключи, Ой лели-лели, золоты ключи! – запел другой голос, со двора напротив, и уже оба подхватили: У-у-у-у! И на третьем дворе, ещё дальше по улице, запели: Ты замкни, весна, зиму лютую! Ой лели-лели, зиму лютую! Самих певиц за тынами не было видно – для первой заклички девки не собираются вместе, каждая закликает от своих дверей, – и оттого казалось, что это поёт сама земля из-под снега. Пробирало ознобом, но сердце согревала радость. Некоторое время Воята сидел в санях, просто слушая призыв и пытаясь уловить, не откликнется ли она, весна… Опомнившись, Воята тронулся дальше. В Новгороде тоже был такой обычай. Щемило на сердце при воспоминании, как перекликались в этот вечер девки на дворах Добрыни улицы, Волосовой, Чернициной, Пискуплей улицах Людина конца. Как далеко он теперь от тех улиц и дворов! Забрался в какое-то тридевятое царство. Но, хоть порой ему и казалось, что тот свет отсюда как-то слишком близок, и сюда придёт весна. Он ехал по улице в горку, мимо широко разбросанных пестовских дворов, и на каждом шагу его встречал звонкий призыв: Отомкни, весна, лето тёплое, Ой лели-лели, лето тёплое. Сама Матерь Пречистая на улицу выходила, Ой лели-лели, выходила. На улицу выходила, ключи выносила, Ключи выносила, зиму замыкала, Зиму замыкала, лето отмыкала! Ой лели-лели, отмыкала! У-у-у-у! У-у-у-у! Крик доносился то справа, то слева, спереди и сзади: эти крики были словно удары в ледяную броню зимы. Ещё немного – и броня треснет, из щели в небе брызнет солнечный свет… Двор Еленки прятался за горушкой, на дальнем конце деревни, а Василий Снежак жил в середине, у начала горушки. Воята терялся, не в силах ничего решить, но знал, что если сейчас свернёт к Василию, а потом уедет с тремя мешками жита назад в Рыбьи Роги, так и не повидав Еленку, то будет жалеть. Однако если идти к ней, то сейчас, пока Василий его не видел. Потом скрыть, что наведывался к одинокой жёнке, будет уже нельзя. Не задорный ли бес проклятый опять его толкает в чужое дело? Надо спросить, чтобы указали двор Василия, да и ехать, куда надо. А то до ночи назад в Сумежье и на лошади не поспеть. Чувствуя и сожаление, и облегчение, Воята чуть хлестанул лошадь вожжами и почти догнал женщину с двумя вёдрами воды, что шла на десяток шагов впереди него. |