Книга Знамение змиево, страница 124 – Елизавета Дворецкая

– Я за ним замужем была, – подтверждая его мысли, заговорила Еленка, мимо Вояты глядя в сторону оконца. – Семь лет с ним прожила. Жили мы невесело – как ляжем спать, волк на дворе взвоет. Хоть из дому беги, да от себя и за морем не скроешься. И я знала, что за волк, за что нас так Бог наказал. Родилась у меня дочка… Прошло семь лет… Волк вроде отстал от нас… я думала, миновало проклятье. А только стала я с тех пор замечать…

Она повернула лицо к Вояте и взглянула на него своими широко раскрытыми нежно-голубыми глазами. От этого взгляда его пробрала дрожь, будто вдруг коснулся хладной руки мертвеца.

– Что муж-то мой… во сне не дышит.

* * *

Воята перекрестился.

Она безумна, мелькнуло в мыслях. Красота Еленки – как тонкий покров зелёной травы, таящий чёрную топь.

– Как он может не дышать? Он же не упырь какой!

Воята лихорадочно вспоминал, не замечал ли в самом деле за отцом Касьяном отличий от живого человека.

– Ты ведь с ним только днём видишься?

– Ну да.

– Когда приходит полнолуние, ложится он, засыпает и дух свой на волю отпускает. Тело его как мёртвое лежит, а дух волком лютым бегает. И много зла порой творит…

– Что ты говоришь такое? – Воята подался к ней. – Отец Касьян – волком бегает? Священник?

– Он священником не был, когда брата родного загубил. Ходил он к Егорке-пастуху, выпросил у него волчий пояс. И на Страхоту его надел, пока тот спал. Страхота обертуном сделался. Но и того Плескачу было мало. Пока дух Страхоты в лесу бегал, он его тело у росстани закопал. Дух не вернулся. Да только пало на него самого проклятье оборотнево. Как миновало девять лет – сам Плескач обертуном стал от злобы своей великой. Он мнил, крестится, в Новгород уедет, в иереи пролезет – грехи ему простятся, проклятье растает, чары падут. А они не пали. До того Страхота волком ночным бегал, теперь Плескач бегает.

– Я не верю. – Воята помотал головой, заслоняясь упрямством, как щитом.

Мысли бежали по двум дорогам сразу. В глазах Еленки не было и следа безумия или хотя бы лукавства, она была в здравом уме и верила в то, что говорила. Но как он мог поверить в такую жуть о своём иерее! О единственном иерее Великославльской волости!

– Его же сам архиепископ в иереи поставил! Не мог владыка проглядеть обертуна!

– Тогда Плескач еще не был обертуном. Через девять лет после того как брата сгубил, тогда и настигло его… Он уж думал, не достанет его то зло. Сам не верит.

Воята вспоминал отца Касьяна – его сумрачное лицо, сведённые чёрные брови, тёмные глаза, нелюдимую повадку. То давящее чувство, что всегда охватывало его вблизи сумежского попа. Но оборотень! Не сказать чтобы Воята много встречал оборотней и умел отличать их, однако как мог бы отец Касьян столько лет притворяться и никто его не заподозрил?

– Он сам о том не ведает, – добавила Еленка, как будто читая его мысли прямо в голове. – Он ведь спит. А проснётся – не помнит, как волком бегал. Только знает, что коли Великославль-град из вод озёрных выйдет, так ему, Плескачу, и конец придёт. Сгинет та сила бесовская, что его водит, и его с собой утащит. А во всём зле, что сам ночами учиняет, винит Страхоту. Того не ведая, что уже двенадцать лет он сам Страхота и есть.

– Так где… Страхота сам? – Воята окончательно запутался и изнемог под грузом тайн.