Книга Знамение змиево, страница 137 – Елизавета Дворецкая

Наклонившись, Воята протиснулся в узкий проход, разогнулся, обводя избу глазами в поисках икон, поднёс руку ко лбу. И подумал: есть ли икона в жилье бывшего волхва? Икона нашлась – Пресвятая Богородица, вырезанная из дерева и весьма похожая на изображения древней Мокоши. Но и то было хорошо: писаные иконы, привезённые из Новгорода, имелись только у Власия в Сумежье, у Николы в Марогоще и в монастыре, а у простой чади в избах до сих пор сидели на полочках в красном углу деревянные божки, которые могли оказаться как святым Ильей, так и Перуном, как Николой Милостивым, так и Велесом – лучше было не спрашивать. Как были там «боженьки» триста лет назад, так те же и стоят, только зовутся по-новому.

– Помогай Бог!

– Бывай здоров! – отозвался из глубины избы мужской голос. – Это кто ж лезет?

– Это, дядя, парамонарь сумежский, – пояснила Устинья. – Петуха проведать пришёл.

Разговор завязался без труда: бывший волхв оказался человеком весёлым. Теперь только Воята как следует его разглядел: невысокий мужик, коренастый, лет от сорока до пятидесяти, с широким добродушным лицом, толстым носом, глубоко посаженными серыми глазами и красивой, ухоженной русой бородой, которой лёгкая примесь седины по края рта придавала ещё более внушительный вид.

– Прости, что не собрался до сих пор поблагодарить тебя и племянницу за петуха того, – говорил Воята, – да не знал, прямо сказать, не померещились ли вы мне. Ну кто же, сам посуди, в предзимье, посреди ночи, в упыриный лес потащится, да с девкой молодой?

– Никто, истовое слово! – сам смеялся знахарь.

– А уж потом баба Параскева, хозяйка моя, рассказала: есть, мол, в Барсуках такой Куприян…

– Как Параскева Осиповна поживает? – добродушно осведомлялся Куприян. – Великой мудрости женщина, повезло тебе, что она тебя в дом приняла.

Воята рассказал, как ездил к Овдотье в Рыбьи Роги и что из этого вышло. Услышав про три мешка жита, Куприян и Устинья сразу рассмеялись, понимая, что это значит: видно, привычки ленивой Овдотьи в Великославльской волости были всем хорошо известны. Тайком приглядываясь к Куприяну, Воята дивился про себя: не очень-то этот добродушный мужик напоминал выученика всех волхвов. Он только смеялся странно, не открывая рта: смешок исторгался из его нутра и шипел в горле, не вырываясь наружу, а глаза раскрывались шире.

Но и за весёлым разговором Воята не упускал из виду своё дело. Было уже за полночь, а к утрене он должен быть в Сумежье. Опоздает – отец Касьян проведает, куда он ходил. Может, и не станет вслух допытываться, но задумается, а Воята сейчас не хотел давать угрюмому попу даже малый повод о нём думать. Чем дольше он размышлял, тем менее невозможным ему казалось то, о чём услышал от Еленки. А если всё правда – как знать, о чём может проведать… оборотень-ведунец?

– Дело у меня к тебе, Куприян, – наконец начал Воята.

Хозяин переменился в лице: его глаза ещё добродушно щурились, но взгляд сделался острым, пристальным. Этот взгляд был как острие ножа, легонько щекочущее шею: вроде бы играет, а только жутко от этой игры. Воята вмиг уверился, что баба Параскева, как всегда, сказала правду: этот человек был как омут глубокий, где сверху всё гладко, а дна не достать.

– Что же за дело? Мы здесь люди дремучие, куда нам с новгородцами равняться. Мы и ступить-то не умеем, а ты, сказывают, книг святых прошлец^[54]и читатель. Даже греческую Псалтирь превзошёл.