Книга Знамение змиево, страница 168 – Елизавета Дворецкая

– Так ты знаешь? – Воята пристально взглянул на него.

Неужели тайна сумежского обертуна – не такая уж и тайна? Или тайна не от всех?

– Что я знаю? – Куприян отвернул лицо.

– Что там… у часовни в полонь случается.

– Откуда мне! – Куприян отмахнулся. – Это я в прежнее время… под власть бесов поддавался, знал такие дела. А нынче Господь меня помиловал, я больше уж не ведаю ничего…

– Ты ведаешь, – Воята придвинулся к нему и почти зашептал, хотя, кроме лошади, услышать их было некому, – что отец Касьян каждое полнолуние в зверя перекидывается, может и днём на людей нападать, и что десяток или больше он уже загубил? Знаешь и место, где он перекидывается и коня оставляет. И столько лет молчишь?

– А что я скажу? – Куприян наконец прямо глянул ему в глаза и тоже зашептал. – Скажу, батюшка власьевский по ночам людей грызёт, а то и днём, да, как вашего Меркушку. И что? Поверят мне? Да меня же первого осиновыми кольями забьют. Скажут, я и есть обертун сумежский. Я – бывший волхв. Случалось и мне когда перекидываться, и люди про то ведают. Ты, Куприян, скажут, за старое принялся.

– Но люди знают, что он двадцать лет назад родного брата загубил, Страхоту. Обертуном его сделал, а потом и вовсе умертвил.

– И я не без того греха. – Куприян опять отвернулся. – И я брата родного по злобе загубил. Не мне Плескача судить, свои бы грехи отмолить.

Воята промолчал. А кому его судить? Себя самого он тоже не считал в этом праве. Только Бог судит и карает. Сидя на траве, Воята глядел на опушку, на волнение свежей берёзовой листвы, полуосыпанные кисти отцветающей черёмухи. Как бы он хотел, чтобы вся эта жуть оказалась дурным сном, растаяла вместе с зимней тьмой! Чтобы не было никаких обертунов, чтобы можно было выждать до Ярилиных игрищ и позвать ту же Устинью жар-цвет искать в роще… А Великославль Бог сам рассудит.

Но в те же мгновения Воята знал, что не отступит. Великославль двести лет ждал и ещё может подождать, но Артемия ждать не может. Через месяц она станет лешачихой и никогда не вернётся к крещёным людям, если никто за нею не придёт.

– Ты ведь хочешь ту деву от лешего спасти? – вдруг подала голос Устинья.

– Да. – Воята испустил глубокий вздох. – Это дочь его… отца Касьяна. Если её сейчас из лесу не вывести, после Ярилы Огненного будет поздно.

– Ну так пойдём. – Устинья встала с бревна. – Отведу тебя к Фролам и вернусь, потом буду ужин готовить.

Воята встал, молча поклонился Куприяну и пошёл за Устиньей. Да разве я хочу кого судить, думал он, проходя по опушке, где высокая трава шуршала под ногами и перемигивались звёздочки земляничного цвета. Если бы только не Артемия, не стал бы он вставать на след сумежского обертуна. Но мысль об Артемии, её лицо в воспоминаниях тянуло его, как полночная звезда на тёмном небе, не давая свернуть с пути.

* * *

– Не забудь: кресту поклоняюсь, пояс надеваю, крест и пояс Богом сотворены! – сказала Устинья на прощание, остановившись на гребне горушки. – Так выведешь её от лешего.

– Я ещё Никитину молитву знаю. – Воята улыбнулся. – Против неё никакому лешему не устоять.

– Помогай тебе Бог! – Устинья слегка поклонилась и пошла назад.

Стоя на горушке, Воята долго смотрел, как она шла через луг и лядину^[67]за ним, пока девушка не исчезла за кустами – тонкая и белая, будто дорогая свечка, со светло-русой косой ниже пояса. Если бы не простился с ней сам, если бы случайно заметил такую деву среди зелени – решил бы, что русалка вышла порезвиться, им как раз срок подходит.