Книга Знамение змиево, страница 180 – Елизавета Дворецкая

– Угощай гостя, внучка! – заскрипел-заржал сзади леший-хозяин.

Внутри избы его голос звучал приглушённо, не как под открытым небом, но его несходство с человеческим ощущалось сильнее.

– П-пожалуй за стол, добрый человек, – неуверенно сказала Артемия, и Воята ещё раз обрадовался: она умеет говорить!

Тут она подалась к нему и быстро шепнула:

– Съешь то яйцо первым, потом остальное – не бойся.

Воята сразу понял её. Он тревожился, не зная, как быть: отказаться от угощения – рассердить хозяина, но если он поест лешачьего хлеба, сумеет ли потом выйти назад в людской мир, не останется ли навек во власти Тёмного Света?

Артемия подвела его к столу; Воята с высоты своего роста смотрел на темноволосую голову, едва веря, что наконец-то видит её, ту самую деву из тьмы, не в мечтах, а наяву.

Да наяву ли это всё происходит? Опасаясь, что это лишь сон, Воята двигался осторожно, чтобы не проснуться слишком рано.

Гостя усадили за стол, сам хозяин сел напротив. Волчьей шапки, из-под которой спускались до пояса волнистые пряди тёмных, отливавших зеленью волос, он и за столом не снял, видно, не желая показать гостю отсутствие бровей. Изредка посматривая на него, Воята убеждался в сходстве хозяина с отцом Македоном, как запомнил его в Лихом логу. Кто-то рассказывал, что леший может показаться кем хочешь, хоть твоим братом родным, но зачем ему притворяться старым власьевским попом?

Внучка! Он сказал девушке: «Угощай гостя, внучка!» Покойный поп Македон был отцом Еленки и дедом Арте-мии. Это ради неё леший рядится в чужой облик? Отец Македон умер всего семь-восемь лет назад, и до своего исчезновения Артемия хорошо знала деда по матери.

Артемия прислуживала им: принесла кашу, щи в горшке. Облупив красное яичко, Воята поискал глазами на столе солонку, но не нашёл. Пришлось съесть так: яйцо, сваренное месяц назад, свежестью не отличалось, но оказалось съедобным. После него Воята уже без страха принялся за прочее: за щи с молодой крапивой, снытью и зайчатиной, за жареную веприну, за дикую утку с мочёной брусникой. Ни в одном из блюд не было соли, но приправы из ягод и диких трав это возмещали. Хозяин сидел напротив и тоже налегал на еду – пока Воята съедал несколько ложек, он успевал опорожнить свою миску, и Артемия наливала ему ещё.

Ели в молчании. Воята всё поглядывал на Артемию, и каждый раз, как он встречался с ней глазами, у него обрывалось сердце. Будто темнокрылая птица, её взгляд летел ему навстречу, стрелой пронзал грудь. Воята уже знал: без неё он отсюда не уйдёт.

Но вот девушка убрала посуду и встала у печки.

– Сколько хочешь за коня? – прогудел леший.

Коней у него, как видно, было немало: вся стена возле двери увешана уздечками, да дорогими, из крашеной кожи, с медными и серебряными бляшками, с бубенчиками.

– А что предложишь?

– Пойдём товар смотреть! – сказал хозяин и встал.

Вслед за ним Воята направился к двери; с беспокойством оглянулся на Артемию, но она шла за ними. Леший первым просунулся в низкую дверь, Воята за ним; тут же они оказались не в лесу и не во дворе, а прямо в другой клети, уставленной ларями и укладками.

– Вот у меня сколько добра! – заржал-захохотал леший и подошёл к одной укладке. – Ты вовек столько не видывал!

Он поднял крышку – укладка была полна куньими шкурками.