Книга Знамение змиево, страница 225 – Елизавета Дворецкая

– Жди! – насмешливо утешал его Страхота. – В нашей избе пятнадцать лет никто не бывал и ещё пятнадцать не будет. Кому на ум взойдёт там искать, даже когда обеспокоятся?

– Так его там что – вовсе не найдут?

– Ну, подскажи людям!

Этого Воята, конечно, делать не собирался. Но Страхота прав: в старой избе Крушины никто не бывает. Дорогу в неё когда-то знали нынешние старики, но они, кто ещё жив, запамятовали, да и боятся люди того места. Просто так никто туда не пойдёт, и кому придёт в голову искать там сумежского попа? Но могут вспомнить, что та изба – его родной дом, что он там жил до того, как уехал в Новгород и вернулся в звании диакона, после чего поселился при церкви в Марогоще.

И если всё же найдут? Опознают ли попа в чудовищном полуволке, что висит, прибитый к стене? Да любой поседеет, если не умрёт на месте от ужаса, пустится бежать со всех ног… Никто не посмеет подойти близко к этому жуткому трупу. А к тому времени разложение уже сделает своё дело и всякое сходство с бывшим попом исчезнет без следа. Выходит, никогда отца Касьяна не найдут. Воята, Еленка да Егорка – единственные на свете, кто будет знать тайну исчезновения сумежского попа, и хранить им её до самой смерти. В тоске Воята невольно воображал, как лет через сорок надумает помирать и в предсмертной исповеди расскажет какому-нибудь батюшке (который сейчас, быть может, и на свет ещё не родился), что, мол, обертуна убил, а тот обертун был наш поп… Решат, помешался Тимофеич от старости, обертунов ловит. Да и всё.

В этих раздумьях прошёл ещё день. Вояте было тошно, а молитвы приводили на ум опять же отца Касьяна. Апостол он привёз с собой и запрятал на самое дно ларя; открывать его больше не хотелось, чтобы не вспоминать ту избу, которую Воята надеялся никогда в жизни больше не видеть.

– Да иди уже, не бойся! – убеждал его Страхота. – На носу Ярила Старый – если хочешь лебедь в девицу обратить, день самый подходящий. Потом может поздно быть.

И опять его дух-помощник был прав.

Весь день Воята собирался с духом. Шли самые длинные дни года – завтра вторник, день солнцестояния, в народе называемый именем бога Ярилы. А Старый – потому что в этот день терзают Ярилино чучело и разбрасывают по полю, дескать, отжил он своё. А потом Рождество Иоанна Крестителя – в ту самую «двойную пятницу». Нельзя сидеть сиднем, иначе упустишь время, и всё, что Воята за эти полгода наворотил, окажется бесполезным. Но собраться с духом для этих последних усилий было труднее, чем для первых шагов. Как легко он когда-то решился читать по памяти Псалтирь над телом Меркушки! Не знал ведь, как глубок окажется тот колодец, в который он так легкомысленно, от молодой удали, прыгнул. И что на самом дне колодца лежит змий Смок, источник всего этого зла. И покуда он не изгнан, сумежский обертун не истреблён окончательно. Сгниёт в заброшенном хлеву тело Плескача-Касьяна – змий завладеет кем-то другим, в ком недоброе сердце. Однако сейчас Вояте казалось, что сил больше нет бороться с этими бесовыми наваждениями. Он же не Егорий Храбрый, в самом-то деле!

Светлый вечер тянулся, как целый год. Казалось, не стемнеет никогда. На выгоне смолкло девичье пение, хотя вернулись домой не все – какие-то парочки остались слушать соловьёв и смотреть, как зорька с зоркой на небе целуется. На площади Погостища, к счастью, было пусто: уже начался сенокос, люди уставали от долгой работы, а кто-то и вовсе уехал на это время жить ближе к покосам.