Книга Знамение змиево, страница 74 – Елизавета Дворецкая

Почти сразу ему начал подпевать тонкий, звонкий голосок Марьицы, а потом ещё один – мужской, Меркушкин. Воята уже не удивился, что эти двое незримо его сопровождают – видно, такое им было Божье повеление, – только ухмылялся. Тоже обзавёлся ангелами, да ещё двумя, пусть и не такими могущественными, как у матери Агнии, но тоже полезными. Вспоминалось пение женских голосов в монастырской церкви – куда лучше, чем выходило у прихожанок Святого Власия. Вспоминались лица монахинь – немолодые, некрасивые, но исполненные редкой для мирских баб уверенности, рождённой привычкой полагаться не на мужа, отца или брата, а только на Бога и на себя. Вспоминалась мать Агния – полная луна среди этих звёзд в чёрных апостольниках, её удивительно малый рост и ровная сила горящей свечи, коей веяло от всего её облика. Оттого ли она пошла в монастырь, что Господь сделал её ростом подобной восьмилетнему ребёнку? Воята не думал, что при красоте её лица, уме и твёрдом, но ласковом нраве рост помешал бы ей выйти замуж. В семь лет она знала Псалтирь наизусть – вот это, пожалуй, и был знак её доли…

Ещё до полудня Воята добрался до деревни Мураши, и тут ему замахали с берега. Отроки торчали на гребне, наблюдая за рекой, как скоро выяснилось, ждали его, Вояту. С берега спустился Завид по прозвищу Жучок, староста.

– Бог по пути!

– Помогай Бог!

– Дело к тебе есть. Прибегала к нам вчера инокиня Виринея, пчела Божья, просила тебя состеречь и, как обратно наладишься, к ним направить.

– Мать Агния? – обрадовался Воята. – Зовёт?

Видно, она не зря обещала подумать, и у неё что-то есть.

– Отец Ефросин. У него к тебе разговор. Знаешь, где его сыскать? Я с тобой Братятку пошлю. – Завид махнул рукой одному из отроков, жавшихся поодаль. – Он проводит. Мы старцу часто припас носим. У нас все дорогу знают.

Посадив Братятку на сани, Воята развернулся и поехал назад, к береговому кресту, отмечавшему начало тропы к монастырю. Братятка уверенно указывал, где сворачивать, предостерегал насчёт ям и коряг. Они обогнули монастырской тын с другой стороны, проехали ещё немного и углубились в ельник. Здесь указывала тропку цепочка следов: ради пения отец Ефросин несколько раз в день проделывал путь от своей келлии до монастыря. Вид этих следочков одного и того же человека, тянущихся через густой ельник то в одном, то в другом направлении и перекрывающих друг друга, вызывал благоговение с лёгкой примесью жути. Отец Ефросин ходил туда-сюда, повинуясь распорядку суточных служб, как само время, как солнце, коему Господь повелел ездить вокруг земли всякий день одной и той же тропой – через пустоту, где никого нет, кроме него и ангелов, а ангелы следов не оставляют…

Избушку, то есть келлию, Воята увидел не сразу, даже когда Братятка сказал: «Вот она!» – а сам он уловил в свежем зимнем воздухе запах смолистого дыма. Крошечная избушка пряталась за стволами елей, широкие зелёные лапы прикрывали её сверху и с боков, будто оберегая. Она стояла не прямо на земле, а на обрубленных пнях, как на ножках, слегка покосившись, – казалось, её придавил охлупень, сделанный из огромного бревна с толстым комлевым концом. Причелины, слеги и курицы из грубо обработанных стволов и сучьев сохранили сходство не то с головами, не то с рогами невиданных одеревеневших существ; у Вояты мелькнула даже пугающая мысль, что это застыли бесы, погубленные старцевой молитвой.