Книга Вдова на выданье, страница 111 – Даниэль Брэйн

— Ей нужно сладкое, но не варенье и выпечка, а чистый мед, хорошо орехи, — вспоминала я все, чему когда-то, очень давно, учила нас старая повариха, и вряд ли она слышала слово «депрессия», но знала, что питание от хандры может помочь. Не вылечить, хотя бы немного помочь. — И прогулки, движение. И… — я сморщила нос, зыркнула на Макара. Переживет, если любит. — Она плохо спит, пусть какое-то время спит одна, под тяжелым одеялом, в прохладной комнате.

— Диво ты говоришь, — проворчала Агафья, но в голосе звучало любопытство, а с невестки она не сводила настороженно прищуренных глаз. — Откуда про сон плохой знаешь? Она из дому не выходит, Макарка расшевелит, и то от раза до раза… Сидит все, а то лежит цельными днями, и не живая, и не покойница. Чем баба прогневала Всемогущую, да за что?

Резвящихся на площадке детей от нас закрывали то гости, то половые. Женечка взмахнул игрушечной саблей, подпрыгнул и завопил:

— Дракон! Наталинька, вон дракон! А я его!

Дракона не было, это Псой Кондратьевич пробирался к столику, видимо, по пути из царской, чтобы ей разориться, полуподвальной уборной. Но Женя решил, что громила-купец на роль дракона сгодится, и я в ужасе прикрыла ладонью рот, потому что Парашка все видела, но сидела сычом — я тебе все припомню, дырявая ты калоша! Женечка вспрыгнул на бортик песочницы, взмахнул мечом, и я представила, что голову он Псою, конечно же, не снесет, но вот мне головы не сносить определенно.

— О-хо-хо-хо! — вскидывая руки и подхватывая Женечку, захохотал Псой, а потом подкинул малыша над головой и принялся его осторожно крутить и подбрасывать. — О-хо-хо, заборол, заборол, богатырь! Твоя взяла! Ох, заборол!

Женя визжал от восторга на весь ресторан. Никто и никогда не играл с ним так, а его отец… да лучше, чтобы Матвея дети не вспоминали. Агафья хмурила брови, но губы ползли в улыбке, а вокруг глаз бежали благостные морщинки богатой внучатами бабушки.

Она вдруг перестала улыбаться, и я, испытав очередной за сегодняшний день приступ паники, проследила за ее взглядом. Макар так и сидел — грудь колесом, на челе айкью перепелки, но бледная, измученная Авдотья смотрела, как Псой качает Женю, и в глазах ее медленно, нерешительно, но все-таки пробуждалась жизнь.

— Ну, будь по-твоему, вдова Мазурова, — все еще недоверчиво протянула Агафья. — Гляди, как детишки-то… оттаяла!

Стечение обстоятельств, легко не будет, и результата может не быть, но к чему говорить это женщине, у которой в сердце надежда пустила робкие, неуверенные ростки.

— Куприянова, — зачем-то поправила я и получила удар под дых.

— Куприянова? — переспросил Макар, и я едва не заорала — такой у него был мальчишеский, с подвизгом, неприятный голосок, вот на кого он походил — на попугая. Но величав, как премьер-министр. — Вы мичману Николаю Куприянову, часом, не родня? Я в Географическом обществе его слышал, аккурат перед тем, как он на «Форварде» нервегском ушел. Наш государь интерес свой нервегскому королю показал, моряков дал, а мне торговый профит, как пути северные новые откроют…

— Рот-то закрой, лапоть, — каркнула на него мать, и Макар послушно заткнулся. — Уж не позорился бы перед купечеством, профит у него торговый, у тебя мыши последнее зерно пожрали, что зимой не сгнило! Говорила я тебе, матушка ты моя, что он остолоп? — доверительно напомнила мне Агафья. — Ну так сама убедись. Позорище ты мое!