Книга Вдова на выданье, страница 108 – Даниэль Брэйн

И почти никогда я не встречала горячечной исступленности в погасшем, невыразительном взгляде. Болезненная маска, натянутая светская улыбка, чудовищное напряжение в теле и еле сдерживаемый крик.

Я подошла, Агафья разжала пальцы, нож звякнул о тарелку. Макар привстал и снова уселся, вроде как и приличия соблюл, и унизил, но черт бы с ним, черт с ними обоими.

— Вечер добрый, Агафья Самсоновна, — дружелюбно приветствовала я вконец осатаневшую старуху. Она кипела, еще чуть-чуть, и крышку сорвет, но пока держится. — Я рада видеть вас у себя в гостях…

Как там вас звать?

— …Господа.

Макар опять оторвал зад от стула, изобразил кривой поклон и демонстративно повернулся к жене. Она улыбалась в пустоту, огромные светло-серые глаза были влажными от непролитых слез, и за три года она привыкла смотреть на невыносимо шумный, пестрый, утомительный мир сквозь мутную пелену.

Кто-то из половых, заприметив, что я почтила столик своим присутствием, подсунул мне стул. Это я хозяйка положения, я владелица заведения, мне слово, но это не все. Я подозвала полового и шепнула, что немедленно принести с кухни.

Не спасет, не поможет, не сразу, но вдруг, я обязана попытаться. Бедная девочка с дурачком-мужем и свекровью, которая ее поедом ест, усугубляя с каждым укусом и без того критическое состояние.

— Мой повар готовит сласти изумительно, — прорекламировала я основную часть меню. Ситуация казалась бы катастрофической, патовой, но Обрыдлов своим сватовством меня так уел, что Агафья осталась на закуску.

Ноздри старухи свирепо раздувались, но после того как мой успех признали Обрыдлов и компаньоны, она не может не понимать: ее слово против моего, я от всего отрекусь, кому из нас скорее поверят — неясно. Но, безусловно, она оскорблена и однозначно будет жалить.

— Благодарствую, матушка, яду-то не поскупилась плеснуть? — елейно проскрипела Агафья, тыча пальцем в недоеденный оливье. К моему удивлению, стол ломился, но не от самых дорогих блюд. — Али опосля удавочку накинешь нам, сонным? Я Макару сказала — поглядим, что мазуровская вдова удумала, а что она удумать-то может, кроме убивства, да вот поглядели и будет. Плати по счету, Макар, да пошли. Из этих рук кормиться — себя не уважать.

Ермолин с сожалением покосился на свою тарелку, засуетился, будто забыл кошелек, сунул руку во внутренний карман поношенного жилета и высокомерно швырнул на стол крупную ассигнацию. Жест гусарский, оговоренный заранее с матерью, прав Пахом Прович: сидит Макарка под каблуком, добро бы под жениным.

— Агафья Самсоновна, на два слова бы вас.

Бесчинство, битье посуды и посмешище мне обеспечены, старуха рискнет сама оказаться посрамленной, но замутит переполох.

— Речь действительно идет о жизни и смерти.

Несколько недель назад я стояла за занавеской в приемной Пахома Провича, тряслась как заяц, нюхала пыль и мышиный помет, лишь бы не выдать себя Агафье Ермолиной. Допускала, что в общем-то ни во что особенно скверное для меня ложь не выльется, хотя старуха выместит на мне все, что наболело. Она наверстает упущенное сейчас, но есть нюанс: любой плевок в мою сторону — реклама, так пусть орет, только не по поводу кухни.

— Глянь, Макарушка, на эту сукину дочь, — неожиданно глубоким контральто затянула Агафья, качая головой и всеми силами желая припахать к концерту сына. — А пела-то, пела, ну что твоя птичка…