Книга Вдова на выданье, страница 106 – Даниэль Брэйн

Я повернулась к полному залу спиной, мгновение взяла на перезагрузку и побежала на кухню. Срочно раздобыть стулья, лимонад подать, запасы свечей вынуть из ящика, закуски, сласти да чай на столы, да будет пир горой! Мы заслужили!

Я подавала сама, расставляла тарелки и чашки, отшучивалась, когда разнаряженные купчихи хватали меня за рукав и требовали немедленно рассказать рецепты, и загадочно опускала ресницы, рассчитываясь с теми, кто получал сласти «на вынос». Обрыдлов и тут выручил, уже через час пригнал мальчишек подавать и убирать, и я смогла присесть и передохнуть. Якшина, которую сегодня легко было спутать с герцогиней ровно до тех пор, пока она не начинала облизывать перепачканные пальцы, дергала отца, Обрыдлова и меня, напоминая, что по соседству есть еще зал, и он пустует. «Да-да», — соглашался с ней заклеванный Пахом Прович и подзывал то Псоя, то Фому, то Луку и что-то проворно считал на крошечных карманных счетах.

— Не дело, матушка, упускать то, что само к тебе плывет, — гудел Псой Кондратьевич. — Что, Пахом, по десяти? Али маловато будет? По пятнадцати! Фома, и ты клади! Лука, ах, ты двадцать!

Никифор Якшин скакал по залу, высматривал ткани и охотился на Мирона, расспрашивал про поставки. Купец где ест, там и деньги кует, и почти все пожирали меня алчными взглядами и просили бумагу и перо, чтобы записать, что мне потребно, пока их достойные во всех отношениях супруги наслаждались некогда дефицитными советскими лакомствами. Особенно понравилось оливье, и Мирон торжественно признал свое поражение. До того, как выяснилось, что огромная лохань опустела, он был убежден, что чайную колбасу и горох в салат кладут даже не с голодухи, а с нездорового ума.

Я улучила момент и наклонилась к Обрыдлову:

— Благодарю, Пахом Прович, за платье! Угодили!

Знать не хочу, кто до меня его носил.

— А то Силушке скажи спасибо, матушка! — бесцеремонно загоготал на весь зал Обрыдлов. — Всю плешь проел, вона! — И он постучал себя по лысине. — Я ему — не про твою честь Олимпиада Львовна, а он все свое. Скажи, матушка: пойдешь за Силу замуж?

Я застыла, непристойно отклячив зад, и мальчишка, разносивший подносы, меня обогнул. Бесспорно, работящий, добросовестный и честный Сила — вариант лучше, чем амбициозный и агрессивный покойный Матвей или бестолковый, если верить его родной матери, Макар Ермолин. Но…

— Не пойду, батюшка, — я выпрямилась и покачала головой, не забыв обезоруживающе улыбнуться, а в животе разлился Ледовитый океан. — Была я замужем, а теперь у меня двое детей и ресторация, сама справлюсь, ни за кого замуж не хочу.

Купцы, собравшиеся в тесную кучку за небольшим столиком, разом замолчали, Пахом Прович сдвинул брови, Якшина перестала жевать эклер. Над верхней губой ее красовались впечатляющие шоколадные усы. Я переводила взгляд — не на лица, на руки, понимая, что по незнанию сказала что-то не то и, вероятно, непоправимое.

В наступившей тишине вошла Прасковья с малышами, которые со счастливым визгом полетели в детский уголок. Это был единственный и очень необычный звук в эту минуту — детский крик, женщины заволновались — зачем привели детей, для чего, отчего они кричат, сие неприемлемо, негоже, но поднятый Обрыдловым брачный вопрос вызывал у них любопытство не меньшее.