Книга Вдова на выданье, страница 105 – Даниэль Брэйн

Задумка — да задумывал ли Женечка что-то или делал, как видит? — моего сына поражала. Краски перетекали одна в другую незаметно, как градиент, полумрак глушил цыганскую дисгармонию, зал был окутан мистическим туманом, тусклый свет пятнал столики, а разномастные стулья прятались в тени. Зал напоминал пещеру Аладдина и был ей, в конце концов: или я озолочусь, или голова падет с плеч.

В столице двадцать первого века я бы уже замучилась поганой метлой выгонять блогеров и подражателей, а здесь… или пан, или пропал. Третьего не дано, и с болезненной решимостью я прошагала на кухню. Все теперь будет зависеть от меня, главное — не лезть Мирону под руку.

Я занималась готовкой, безжалостно засучив рукава и стараясь не заляпать платье. Взбивала яйца, слизывала их с венчика и умело — руки помнят, надо же, спустя столько лет — загоняла своенравный крем в хрустящие трубочки. Мирон колдовал над «развалинами» и слойками, гонял поварят, занятых салатами, постоянно выглядывал в зал, возвращался и озабоченно осматривал свое хозяйство.

— Барыня-матушка, вы бы вышли, — подошел он ко мне после очередной разведки, и меня его сдержанный, просящий тон неприятно насторожил. — Мы тут управимся, — и он протянул руку за фартуком.

Пот по спине бежит, потому что на кухне жарко. Не потому, что я на взводе. Не потому, что если все идет слишком гладко, непременно где-то, но треснет пополам.

— А что там, Миронушка?

— Господа собрались, — Мирон принял от меня фартук и машинально смял в руках. — Сколько у печи стою, не помню, чтобы гости до урочного часу собирались. А это, матушка, почитай, еще не все.

Нельзя показывать, как мне не по себе, я же встречала кого угодно — хоть инспекцию, хоть братву. Все так же, как с детьми: мать никогда не боится, она не имеет права. Стены кухни прыгали, конечно же, от жары, не стоило готовить в платье с корсетом.

До назначенного времени оставалось еще полчаса. Я приоткрыла двери, никто не повернул в мою сторону головы, все были заняты важной болтовней. Я стояла, держась за створку, рискуя не устоять на ногах и вывалиться прямо в зал. Я не верила, что вижу то, что я вижу, Мирон должен был ошибиться, или я должна была учесть то, что не учла.

В зале не было пустого места, и в дверях растерянно вертелся половой, не зная, куда девать пришедших к шапочному разбору.

Мне категорически не хватало посадочных мест.

— Ну, матушка, ну хороша-а! Порадовала старика, ой, порадовала! Не ожидал от тебя, Олимпиада Львовна, такого размаху! Вон я Фоме Фокичу говорю — сходи, дружок, со мной, погляди, какое вдова Мазурова дело задумала, а и Луке Лукичу говорю, и Псою Кондратьичу!

Пахом Прович, растолкав и Фому, и Луку, и Псоя, и еще невесть кого, пробрался ко мне, сияя, как начищенный самовар. Почтенные купцы взирали на меня с уважением, ах да, как я могла забыть, что это сословие не почитает женщин как слабый пол, а судит исключительно по копеечке малой заработанной.

Купцы собрались семьями, с сыновьями и женами, я пыталась пересчитать всех, но в глазах двоилось, в горле першило, губы не слушались. Слов не было, даже дыхания не хватало, и я решила — нет заготовленной речи, пусть будет искренне, от души.

— Дайте хоть дух перевести, — взмолилась я. — Гости… дорогие. Спасибо, что вы пришли. Я не ждала, что вас… будет так много, но угощения всем хватит! Я сейчас, я сию минутку!