Книга Вдова на выданье, страница 102 – Даниэль Брэйн

— Барыня! Да барыня же!

— Что тебе? — простонала я в ответ Евграфу. Домнины, черт бы их побрал, грибы? — Заходи, иди сюда, вспоминай: муж мой что перед кончиной ел?

Евграф заполошно захлопал глазами.

— Госпо… э-э… Всемогущая! Что встал как дурак? Муж мой что ел перед тем, как захворать?

— Да мне откуда знать, барыня? — проговорил Евграф с неприкрытой обидой. Правда, зря я накинулась на него. — Ел, наверное… нашу трапезу всю доктор собрать повелел…

— Так, Прасковью позови.

Но она и сама уже нарисовалась в дверях с каким-то огромным свертком и принялась выгонять Евграфа. Я задала ей тот же вопрос и получила тот же ответ, причем с бумерангом.

— Вот дура, барыня, ну как ни глянь на тебя — дура! Ел, как ему не есть, что он, не человек, что ли, а что ел — да что я, к нему в тарелку заглядывала? Вот тут ты — умница, а тут, — Парашка, ловко перехватив сверток, гулко постучала себя по голове, — как мамка тебя роняла. На вон, держи, суприза тебе какая! Да осторожней разворачивай, порвешь, а ну дай, руки-то все дрожат! Евграшка, дверь закрой, охламон! С коридоры закрой! Пошел вон!

Пока Парашка возбужденно буянила и оглушительно шуршала бумагой, я подпирала стену и думала, что «супризов» хотелось бы как можно меньше и как можно больше предсказуемости и определенности.

Парашка закончила разворачивать сверток и отошла, восторженно ахая, а я тихо радовалась, что прислонилась к стене, иначе рухнула бы как подкошенная.

— Кто это прислал?

Самая очевидная мысль — Якшина. Она одна из приглашенных гостей, она портниха, и с натяжкой, но я могла назвать ее пусть не подругой, но доброй приятельницей.

— Тебе, барыня, что за резон спрашивать? Дареному коню зубы не глядят! — привычно пошла в наступление Парашка, я отклеилась от стены и распахнула дверь. Как я и предполагала, Евграф никуда не ушел, а терпеливо пасся в коридоре.

— Кто прислал этот пакет? — повторила я, внешне храня невозмутимость. Халявная кляча — не то, чему нужно радоваться, Троя так и пропала.

— Купец, барыня.

В отличие от Парашки, упрямой всегда на ровном месте, Евграф артачиться не стал, но доить его все равно приходилось по слову.

— Какой купец?

— Пахома Провича мальчонка, барыня! Давеча, помните, муку привозил? Вот он и с пакетом нарочный.

Или Мишутка, или Сергейка, я и сама путала этих двух подростков-погодков, исправно исполнявших нелегкую работу посыльных при Обрыдлове. Подарок Пахома Провича удивлял, с другой стороны, я уже знала, что подобное внимание в купеческом обществе — не заигрывание, а поощрение, знак принятия в клан. Обрыдлову глаза намозолили мои перештопанные лохмотья, и, отправляя платье, он ни на что не намекал. Как кредитор, в моем успехе немало заинтересованный, он избавлял мое начинание от провала. Слух, что хозяйка заведения одета как оборванка, мог стоить прибыли.

— Еще что, Евграф? — спросила я и, не получив вразумительного ответа, захлопнула перед его носом дверь.

Платье было не новым, но дорогим и сшитым великолепным портным, и шелковая ткань приятно холодила кожу. Кто бы ни была та, что носила его до меня, она была выше ростом и значительно шире во всех важных местах, поэтому я усадила Парашку подгонять платье, пока дети спят — часа три до выхода из дома еще оставалось, и отправилась в ванную.