Книга Вдова на выданье, страница 104 – Даниэль Брэйн

Гостям было объявлено съезжаться к шести часам — время вроде бы ужина, на самом деле обеда. Я примерила платье, выдержала порцию уколов острой Парашкиной иглой, выдохнула неосторожно да так и осталась — Пахом Прович, штырь ему в забрало, мог и попроще платье прислать, чертов корсет, но все равно спасибо, без шуток. Не то чтобы это корсет, в котором дамы горохом сыпались на пол от постоянной нехватки воздуха, по ощущениям — корректирующее белье, давящее на тело, но некомфортно, учитывая жару. Украшений у меня не было, кроме кольца, которое Прасковья умудрилась припрятать, когда выдавала мне драгоценности, и сперва я хотела на нее накричать, но…

— Спасибо, нянюшка, — тепло прошептала я и повисла у нее на шее.

— Иди, иди, матушка, пойду барчат будить да собирать, — заворчала Парашка, отстранилась, ощипала меня напоследок и отошла. — Какая же ты красавица! Глянь на себя, а ну глянь!

Впервые за все время я рассмотрела саму себя.

Простенькое лицо, губки могли быть пухлее, носик чуть менее вздернут, — но человека творит харизма. Голову выше, плечи расправить, улыбнуться, добавить блеска глазам. Платье, пусть и вышедшее из моды лет десять назад, смотрелось дорого и делало фигуру стройнее, а высокая крепкая грудь выглядела провокационно. Парашка мне подтянуть лиф выше не дала, нахлестала по рукам, и я покинула квартиру, думая, что интим до брака здесь порицается, а декольте по самое не балуйся — наоборот. Мне после двадцать первого века с его бикини и топиками неловко, а барышни щеголяют, и ничего.

Мирон давно уехал — дел у него невпроворот. Я долго перебирала скудные наши припасы, думая, как выкручиваться, чем завлекать избалованную публику, расстегаи хороши, но кто их делает не хуже Мирона? Идея простая, как все гениальное, пришла сама, не могла не прийти, она все время была перед глазами.

Меня учили делать вкуснятину из ничего. И то, что кондитер из меня вышел посредственный, не означает, что плох рецепт — плох повар, но это я плоха, а не Мирон. И в меню появились трубочки с белковым кремом, эклеры, слойки, ромовые бабы, торт «Муравейник», орешки со сгущенным молоком, которое в это время уже научились производить. Я налила фабричную сгущенку в глиняный горшок, запечатала крышку сургучом и отварила — ура, получилось! Все три часа на кухне висела тишина, как в полночь на кладбище. Поварята попрятались, Мирон смотрел на мои манипуляции с объяснимым сомнением, но указания исполнял.

Мастерство, вбитое в меня стуком скалки по преподавательскому столу и чаячьим криком завуча, не проживешь, и результаты радовали и Мирона, и меня, и персонал, в обязанности которого входила дегустация. Почти перед самым открытием мы освоили торт «Графские развалины», советское оливье «из “заказа”» и скромный салат «Мимоза». Мирон со слезами на глазах уверял, что оливье есть никто не станет, и не позорила бы я ни заведение, ни его, Мирона, седины, но я была непреклонна.

Сегодняшний день должен был показать, кто из нас прав.

Царские ряды ближе к вечеру оживали, но ненамного. Забегали чиновники поглазеть и суетились, спесиво прогуливались по галереям пузатые господа, делая вид, что товар их не привлекает. В карманах господ шумел камыш. Я выбралась из коляски, кивнула знакомому уже стражу дверей и поднялась на третий этаж.