Онлайн книга «Мечты о свободе»
|
Аквин всегда будет моим отцом. Поэтому я поворачиваюсь. И мой мир замирает, когда я вижу, с кем говорит тётя Джайн. ГЛАВА 20 Мне всегда казалось, что у его голоса приятный тембр. Когда-то давно я даже обсуждала это с ним. Но мысль, что Роско был моим отцом, никогда не приходила мне в голову. У него была семья. Я смотрю через всё помещение на отца Аднана. А он смотрит на меня, хотя Джайн продолжает суетиться вокруг него и болтать. У него есть семья. Несколько фактов встают на свои места. Его отеческое отношение ко мне; его интерес и стремление увидеть моё лицо; странный момент в пещере перед уходом Аднана. До этого момента Аднан не знал! — Аднан, — хрипло говорю я. Это единственное слово, которое я могу произнести. Роско, похоже, испытывает схожие трудности. — Твой брат, — заикается он. — У тебя была семья. Я не могу сдержать обвинительный тон. Вот почему, в конечном счёте, Оландон не добавил имя Роско в список. Он не добавил ни одного делегата, который был женат. — Моя жена умерла незадолго до делегации, — шепчет он. Я вижу, что воспоминания до сих пор причиняют ему боль. По крайней мере, это снимает клеймо с его репутации, которое я так поспешила поставить. Возникают вопросы без ответов, но я не могу их озвучить. Я смотрю в его голубые глаза. Мои голубые глаза, я понимаю. Мой отец. Я хочу рыдать, или кричать, или бежать и бежать, до тех пор, пока не смогу больше дышать. Он делает шаг вперёд, а я делаю неуверенный шаг назад. — Я не знал, — говорит он. — До тех пор, пока ты не оказалась передо мной, и я узнал твой предполагаемый возраст, а затем связал его с причиной, по которой ты носила вуаль. Клянусь. И это произошло во второй день моего пребывания в замке Гласиума! Когда я впервые встретила его, он спросил мой возраст, но я никогда не связывала этот вопрос с моим наследием, поскольку я узнала о своих голубых глазах месяцами позже. Роско приложил все усилия, убедившись, что обо мне позаботились с самого начала моего визита. Он смягчил последствия вспыльчивости Джована; он не давил на меня, чтобы я присутствовала на балу, одёргивал Санджея и своего сына, Аднана, когда они приставали ко мне. Я задыхаюсь. Всё это время я считала его добрым, но осознание того, что он мой кровный отец, превращает мотивы этой доброты в корыстные. — Ты знал, что Татума носит вуаль… неужели ты никогда не задумывался, почему? — шепчу я. Теперь я дрожу совсем по другой причине. Это не может быть правдой. Что насчёт Аднана? — Я, как и большинство других людей, полагал, что это потому, что ты уродлива. Твоя мать тщеславна; я могу понять, что она пытается сохранить свой имидж, скрывая тебя. Как он может говорить такое о ком-то, с кем спал? Даже ненавидя Татум так, как ненавижу её я, в его словах проявляются признаки, которые заставляют меня жалеть молодую версию моей матери. Он не может сказать мне, что ни разу не задавался вопросом, является ли ребёнок, родившийся по счастливой случайности после его делегации, его ребёнком. Я на это не куплюсь. У него должны были быть какие-то подозрения. Почему он не пришёл ко мне? Я ждала его десять лет в той башне. Я хочу, чтобы он понял мою боль. Слёз, балансирующих на краешках его глаз, недостаточно для того, через что я прошла. Ничего и никогда не будет достаточно для одиночества и мучений. Для ребёнка это было слишком тяжело! Неужели он не видит этого? Он должен был заботиться обо мне! |