Книга Соль и волшебный кристалл, страница 40 – Эбби-Линн Норр

От мыслей о маме у меня опять встал ком в горле, и я сглотнула, радуясь, что Адальберт и Фина молчат.

Потрясающе. Вот бы поделиться с мамой этим открытием. И вот еще что было удивительно – сейчас я чувствовала себя лучше, чем когда выходила из особняка прогуляться вдоль линии воды.

Адам подвел лимузин Новаков к входу на выставку. Моросило, на небе сердито кипели темные тучи. Иногда над Балтикой вспыхивали молнии, высветляя небо до ярко-белого и озаряя бурлящую воду вдали.

– Надеюсь, эта погода не знак того, что с выставкой случится что-то ужасное, – сказал Антони и положил руку мне на колено, прикрытое полой шерстяного пальто.

– А я люблю такую погоду, – отозвалась я, глядя в окно машины на то, как приближаются огни города, а за ними рассекают небо молнии. – В ней столько страсти, меланхолии, романтики.

– И холода. – Антони замотал поплотнее шарф и поддернул воротник, будто пытаясь прикрыть уши, потом искоса глянул на меня. – Знаешь, что я стал замечать после того, как мы много времени провели вместе?

– М-м-м?

– Ты никогда не жалуешься на холод. – Его пробрала дрожь, и он потер руки в перчатках. – Тебя совсем не беспокоит наша сырая балтийская зима?

Я рассмеялась.

– Это ты просто ни разу не зимовал на атлантическом побережье Канады. Балтика – это так, мелочи. – Пожав плечами, я добавила: – Иногда я чувствую холод, но, наверное, у меня неплохая печка внутри.

Антони придвинулся поближе и посмотрел на меня.

– Да я что-то не замечал, чтобы твое тело излучало избыток тепла.

Я положила руку ему на затылок и поцеловала его. Губы у Антони были очень мягкие, они словно таяли от моего поцелуя.

Отодвинувшись, я увидела, что он слегка улыбается и смотрит на меня из-под полуприкрытых век.

– Ладно, тут я был не прав. – Он положил мне на ладонь маленькую коробочку. – С днем рождения, Тарга.

Я ахнула от удивления и, опустив глаза, увидела, что коробочка сине-зеленая и перевязана такой же лентой.

– Ой, спасибо! Совсем необязательно было мне что-нибудь дарить.

– Не говори глупостей, конечно, обязательно.

– Мне открыть?

Он нетерпеливо и забавно махнул рукой, мол, давай уже. Я развязала ленточку. Внутри оказался мешочек из ткани, и я вытряхнула из него на ладонь золотой браслет. Рассмотрев его в свете фонаря, мимо которого мы проезжали, я заметила гравировку, очень простую – наши инициалы, между ними сердечко.

– Тебе нравится?

– Очень, – ответила я с улыбкой. Надев браслет на руку, я убрала коробочку в сумку-клатч и, потянувшись к Антони, подарила ему долгий поцелуй. – Спасибо.

Он бросил взгляд на тонированное стекло, отделявшее нас от Адама на водительском сиденье.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – поддразнила его я. – Ты как открытая книга.

Он усмехнулся.

– Да ладно, я же пошел сегодня как твой сопровождающий. Это прогресс, правда?

– И я навеки тебе за это благодарна! – Я захлопала глазами, насмешливо демонстрируя свой восторг.

Антони покачал головой.

– Ты все-таки временами очень похожа на свою мать.

Я смотрела в окно, на центр Гданьска и старинные дома, мимо которых мы ехали.

– Я надеюсь.

– Очень жаль, что она не приехала на твой день рождения и на выставку, – пробурчал все еще обиженный на Майру Антони. – Могла бы выделить пару дней и порадоваться плодам своих трудов. Все экспонаты этой выставки сейчас принадлежат ей, люди сочтут странным, что ее нет.