Книга Соль и тайны морской бездны, страница 30 – Эбби-Линн Норр

Глаза у меня чесались, в голове пульсировала боль. Все, что мне требовалось, – это ужин и сон. Время приближалось к десяти вечера – еще рано отправляться в кровать, по моим обычным меркам, но утомленному мозгу казалось, что уже глубоко за полночь.

– Последнее дежурство, – пробормотала я.

Никто из нас ни в коем случае не должен был пропустить окончание последней вахты, независимо от степени усталости и истощенности.

Я взглянула на неподвижную фигуру Нике в резервуаре. На третьем часу аппарат начал издавать какие-то звуки, немало меня взволновав. При любом изменении условий внутри резервуара комната наполнялась бульканьем и свистом. Я свыклась с этими звуками, но все же мне было бы гораздо спокойнее, если бы слушать их больше не пришлось. Время от времени раздавался скрип и высокочастотные завывания, почти свист, от которого я в ужасе замирала и съеживалась, думая, что вся эта конструкция вот-вот лопнет и Нике выскользнет наружу, мертвая.

На пути к особняку Антони взял меня за руку. Ночной воздух пах сладко и свежо, как обычно пахнет дождь. Мы застали маму на кухне. Она сидела, взгромоздившись на рабочий стол, и жадно пила воду из стакана.

Когда Йозеф сказал о сыре, крекере и фруктах, я вообразила себе дешевые оранжевые печенья, несколько кусков чеддера и, возможно, несколько долек яблока. Однако на столе на двух больших разделочных досках красовались пять разных видов сыра, крекеры на закваске и другие, с миндалем, вяленые персики, свежий инжир и виноград, а еще айвовое желе.

Мы с Антони набросились на эти лакомства, будто две голодные акулы.

– А Йозеф с Эмуном поели? – спросила я, набивая рот рокфором и виноградом. – Забыла у них спросить.

Мама кивнула.

– Когда Нике проснется и мы уложим ее в постель, сходим еще за продуктами.

– Эти сушеные персики восхитительны. – Антони закатил глаза от удовольствия.

Мы наполнили урчащие животы, и я в ожидании окончания последней вахты прилегла на диванчик в библиотеке. Головная боль начала стихать, и, должно быть, я задремала, потому что буквально в следующий миг Антони поцеловал меня в щеку и сказал, что пора.

Мы пришли к Эмуну и Йозефу, когда последняя настройка уже была произведена и все, стоя, напряженно смотрели, как часы отсчитывают последние секунды. Не сводя глаз с Нике, мы ждали, затаив дыхание. Мама замерла у самой стенки цилиндра, чтобы Нике, проснувшись, первым делом увидела знакомое ей лицо.

Ничего не происходило.

Время тянулось мучительно долго. Мама присела и приблизила лицо к лицу Нике. Приложила ладонь к стеклу, с надеждой глядя на подругу. Потом легонько постучала ногтями.

– Давай же, Нике.

Проходили минуты, ничего не происходило, и в горле у меня начал разрастаться комок. Сердце Нике билось ровно и медленно. Тут только до меня дошло, что за время всей процедуры сердцебиение фактически никак не изменилось.

– Разве сердцебиение не должно ускориться? – озвучил мои мысли Эмун.

– Анникефорос, – прошептала мама стеклу.

Видимой ответной реакции не последовало, но сердце чуть ускорилось, совсем малость.

Мама резко повернула голову и посмотрела на меня.

– Позови ее.

Лица Антони и Эмуна озарила надежда, и оба закивали.

– Позвать? – У Йозефа был озадаченный вид. – Типа… телепатически?

– Не знаю, получится ли у меня, – ответила я маме, удивившись ее предложению. – Мне кажется, она должна находиться в океане.