Книга Игры, в которые играют боги, страница 217 – Эбигейл Оуэн

Достаточно, чтобы Зелесу пришлось отшатнуться, а иначе он получил бы удар в грудь.

– Проклятье, Аид, выслушай меня.

– Отпустите ее. – Царь Нижнего мира шествует к нам, дым клубится вокруг него, как будто возле готового извергнуться вулкана. – Отпустите ее, или я убью вас всех.

– Нет! – кричу я.

Аид рывком останавливается. Он не смотрит на меня – мне так кажется. Сложно понять, когда его лицо целиком закрыто этим странным шлемом из жидкой брони. Но он и не идет дальше.

– Никто больше не погибнет из-за меня, – сообщаю я ему. – Навреди им – и я буду ненавидеть тебя вечно.

Жидкая броня… содрогается.

Я могу описать это только так. Она идет рябью, как будто я кинула камушек в спокойное озеро.

– Они накажут тебя…

– Ей не навредят, – говорит ему Зелес.

Аид делает паузу, потом броня стекает с его головы, впитываясь в плечи, так что мы можем видеть его лицо. Он изучающе смотрит на Зелеса.

– Ты даешь мне слово?

– Да. Ее будут держать в нашей тюрьме до последнего Подвига и будут с ней хорошо обращаться.

– Она даже не может победить, – огрызается Аид. – Почему…

– Афина потребовала смерти, – говорит Зелес, – и чтобы в наказание она была приговорена к Тартару.

Твою мать. Смерть. Могла же покарать меня там и тогда за то, что я назвала ее чудовищем в лицо. Никаких Медуз или других ужасных проклятий. Просто билет в один конец в ту часть Нижнего мира, которая предназначена не только для титанов, но и для самых нечистых и злобных душ. Туда они отправляются на вечное наказание.

– Это… компромисс, – говорит Зелес. – У тебя не будет допуска к ней до начала последнего Подвига. Но и у Афины тоже не будет.

Аид обводит всех четверых взглядом, задерживаясь на каждом, как будто оценивая правдивость их слов, потом переводит взгляд на меня, и я встречаю его прямо и решительно. Со сдержанной яростью он вытаскивает двузубец, застрявший в невидимой стене, а потом отрывисто кивает.

Даймоны взмывают в небо, унося меня прочь от горы и от Аида.

98

Узница

Зелес жестом показывает, что я должна пройти в дверь олимпийской версии тюремной камеры.

Тюрьма богов.

То, что я сейчас разом сдерживаю хихиканье и слезы, многое говорит о моем душевном состоянии.

– Сюда, пожалуйста, – говорит Зелес.

Ни толчков. Ни злости или подозрений. Даже «пожалуйста».

Даймоны сказали, что не собираются мне вредить, просто будут держать меня взаперти до следующего испытания. И даже несмотря на это, я подмечала детали, пока мы шли сюда: входы и выходы из здания, которые я могла увидеть, коридоры, ведущие сюда, и теперь это пространство.

«А то ты так шикарно справилась с побегом в последний раз», – цедит у меня в мыслях саркастическая я.

– Ха, – демонстративно говорю я, заходя. – Оказывается, тюрьмы на Олимпе почти такие же, как и в Верхнем мире.

Зелес хмурится:

– Правда?

– Нет. – Я закатываю глаза. – Неправда.

Тюрьма – подумать только – первозданно чиста и красива. Стены под мрамор. Хорошо освещена. В наличии стол, компьютер и кровать с пышной подушкой вкупе с закрытой ванной за матово-стеклянными стенами. Внешние стены камеры – прозрачное стекло, а не решетки. Опять иметь дело со стеклянными стенами. Ну, хотя бы здесь нет насекомых и есть отверстия поверху, чтобы я могла дышать. Умницы, обо всем подумали.

– Ты хорошо держишься, – говорит у нас за спинами даймон, к которой, как я слышала, Зелес обращается по имени – Нике.