Книга Игры, в которые играют боги, страница 94 – Эбигейл Оуэн

– Разрешение получено, – говорит третий голос, более хриплый и грубый, и третья морда поднимается.

Я смотрю на пса. Три голоса. У каждой головы своя личность. Наверное, с моей стороны должны последовать сомнения и колебания, но здесь же Аид, так что серьезно, что может пойти не так? Я делаю шаг к Церберу, который наклоняет ко мне все три головы.

– Лайра. – Аид хватает меня за локоть. – Я же сказал…

– Он сказал: мне можно.

– Он сказал… – Аид переводит взгляд на Цербера. – Предатель.

– Почему предатель? – Я поднимаю брови.

– Он говорит только со мной. – Аид покачивается с пятки на носок. – И с Хароном.

Паромщиком, что перевозит души мертвых через реку Стикс за монеты. Этот маленький факт возвращает меня в реальность. Пока мы спорили, я на секунду забыла, кто такой Аид на самом деле. Царь Нижнего мира с чудовищем в качестве домашней зверушки и мрачный жнец у дверей.

– Цербер, скорее всего, чует меня на тебе, – говорит Аид.

Я хмурюсь:

– Чует тебя?

– Мой дар. – Его взгляд падает на мои губы, и бог с тем же успехом мог провести по ним подушечкой большого пальца.

О. Точно. Это. Я чуть не поднимаю руку и не касаюсь пощипывающих губ, но умудряюсь остановиться. Аид смотрит.

– Я говорю с ней потому, что я ей нравлюсь, – кажется, говорит правая голова, потому что она наклоняется вперед.

– Она назвала меня потрясающим. Я никому никогда не нравлюсь, кроме тебя, – это башка с высунутым языком.

Ворчливая голова ничего не говорит – видимо, она самая молчаливая из троицы.

– Ну да, с ее инстинктом самосохранения явно что-то сильно не так, – говорит Аид. – Ее тянет к опасности.

– Прекрати. – Я притворно прихорашиваюсь. – Я из-за тебя покраснею.

Я подхожу к Церберу, который шлепается на брюхо.

Я мысленно даю имена его головам. Цер – та, которая главная, будет как будто «сэр», Бер – ворчливая, похожая на Борея и такая же суровая, и Рус – для дурашливой: ей просто пойдет. Церберус – так его называют на латыни.

Я тянусь и чешу его за ухом той головы, которую считаю дурашливой, – слева.

– О боги, ты такой мягкий!

– А чего ты ожидала? Кожаной чешуи? – Язык Руса вываливается из пасти в собачьей ухмылке, а его дыхание пахнет серой.

Я бросаю взгляд на Аида, который наблюдает за нами с отрешенным раздражением, и не могу сдержать смех.

– О боги.

– Что еще? – Тон у него сухой, как трут.

– Сходство просто необыкновенное. – Я перевожу взгляд между ними, поглаживая подбородок и притворяясь, что изучаю их, как произведения искусства. – С такой хмурой физиономией ты мог бы сойти за одну из голов Цербера. Вы практически четверняшки.

– Очень смешно, – цедит Аид.

Цер кладет морду на лапы.

– Забудь. Я гораздо симпатичнее.

Выражение на лице Аида становится еще более кислым, и я снова смеюсь:

– Точно.

Бог смерти взирает на своего адского пса.

– Посмотрим, кто получит лишнюю корову перед сном.

Я корчу рожу.

– Ты ешь коров перед сном? – спрашиваю я Цербера.

– А ты нет? – все три разом.

– А они мертвы, когда ты…

– А разве это было бы весело? – фыркает Бер.

Я поднимаю руку:

– Не хочу знать.

– Не волнуйся, – говорит Цер. – Это хищные коровы, они могут сопротивляться.

Я даже не знаю, что сказать на это.

– Наверное, у всех свои привычки.

Еще один лающий смешок окатывает меня серным дыханием.

– Можно мы ее оставим? – спрашивает Рус у Аида.