Книга Военный инженер Ермака. Книга 4, страница 62 – Михаил Воронцов

— Выучат, — сказал я. — С остяками дело имел — к языкам они способны. Через месяц половину понимать будут, через два и сами заговорят.

Ермак кивнул:

— На то и надеюсь. Ладно, братцы, расходись! А вы, — он кивнул остякам, — идите за Лукой. Он покажет, где спать будете и когда на пост заступать.

Круг начал расходиться. Казаки разглядывали новобранцев, кое-кто похлопал по плечу. Остяки не понимали слов, но улыбались — чувствовали, что первый шаг сделан.

Митька буркнул мне мимоходом:

— Поглядим ещё. Нехристи на святой книге клялись — не к добру это.

— А может, наоборот, — возразил Иван Кольцо. — Может, это первый шаг к истинной вере.

Я направился к избе, размышляя об увиденном. Остяки шли на риск: бросали свои обычаи и уклад. А у нас появились новые руки, пусть пока и неумелые.

Вечером того же дня я видел, как рослый остяк стоит на стене, закутанный в тулуп, с луком за спиной. Рядом маячил Лука Щетинистый, что-то объяснял, указывая на темнеющий лес. Парень внимательно слушал и кивал.

А уже наутро в караульной избе слышался смех — казаки учили новобранцев русским словам, показывая на предметы и громко называя их. Остяки повторяли, коверкая произношение, но хватали на лету.

— Сабля! — кричал казак, размахивая клинком.

— Сааб-ла! — хором отвечали остяки.

— Пищаль!

— Пис-саль!

— Не пис-саль, а пи-щаль, остолопы! — хохотали казаки.

К концу недели они уже знали названия оружия, основные команды и даже несколько крепких словечек — куда ж без них. Юрпас всё реже требовался для перевода.

Я наблюдал за ними на постах. Стояли на морозе стойко, не жаловались. В конце концов даже скептики вроде Митьки кивнули одобрительно.

— Толк из них будет, — сказал Ермак, стоя рядом со мной на валу и глядя на новобранцев. — Глаз у них острый, лес знают лучше нас. А язык… язык — дело наживное.

Так начиналась их служба. Пока только караулы, только первые шаги. Но в глазах их я видел решимость. И что-то подсказывало мне: у них получится.

За дверью ждала настоящая сибирская зима, но в мастерской было тепло, даже жарко. От печи от работы. От чего сильнее, не знаю!

Я развернул промасленную ткань и положил на верстак готовый нарезной ствол — плод долгой работы, со спиральными канавками внутри, которые были выточены с точностью, о которой оружейники и не слыхивали. Ни здесь, ни, возможно, где-то еще. Рядом легла заготовка ложи из местной берёзы — плотная, без сучков, выдержанная в сухом месте с лета, а потом еще как следует «прогретая» в избе-сушилке. Детали замка разложил отдельно — всё выкованное и подогнанное заранее.

Я долго стоял над верстаком, прикидывая в уме будущую винтовку. Затем взял ствол в руки, приложил к заготовке ложи в поисках того единственного угла, при котором железо и дерево станут единым целым. Винтовка должна была лечь в плечо естественно, как продолжение руки, а палец — находить спуск без раздумий, даже в толстых рукавицах.

Углём нанёс первые метки на дерево — тонкие линии там, где ляжет ствол, где встанет замочная доска. Работал медленно, без спешки. Казаки Ермака привыкли к пищалям грубой работы, которые били криво и недалеко. Моя винтовка должна была стать другой — точной, надёжной, способной запросто положить врага с трехсот шагов и даже дальше.

Я взял в руки скобель и начал выбирать ложе под ствол. Стружка снималась тонкая, почти прозрачная — я прислушивался к её ходу, чувствуя, как инструмент входит в дерево. Сделаю слишком глубоко — и ствол будет болтаться, слишком мелко — не сядет плотно. После каждых нескольких проходов прикладывал ствол, проверяя посадку. Дерево постепенно принимало форму железа, обнимало его, становилось с ним единым.