Книга Военный инженер Ермака. Книга 4, страница 73 – Михаил Воронцов

Путь занял несколько дней. Чем ближе подходили мы к указанному месту, тем глуше становился лес. Снег лежал нетронутый, лишь редкие заячьи следы пересекали поляну. Когда же настил показался меж деревьев, меня передёрнуло. Доски, почерневшие от сырости, были усеяны пятнами — кровавыми, да ещё какими-то выжженными знаками. В воздухе будто стоял тяжёлый кровавый дух.

Особо мерзко выглядела икона, прислонённая к ели: перевёрнутая, процарапанная крест-накрест, с выколотыми глазами. Рядом торчал идол-чурбан — будто человек, но искажённый, с тяжёлой башкой и скрюченными конечностями. Я невольно отвёл взгляд.

Вогулы бурчали что-то шёпотом, казаки крестились и мрачно переглядывались. Черкас молча ткнул пальцем на пень, где кора была содрана и остались глубокие следы верёвок. «Кого-то здесь держали», — сказал он, и у меня по спине пробежал холод.

Мы устроили засаду. Вогулы и казаки рассыпались по краям поляны, скрылись за деревьями. Огнестрельного оружия мы не брали — экономили порох. Только со мной был трофейный колесцовый пистолет. Так, на всякий случай. Я тоже устроился меж елей, стараясь не шевелиться и не шуметь. Солнце клонилось к закату, тени удлинялись. Тишину нарушало лишь редкое потрескивание деревьев на морозе.

Большой вопрос, сколько нам сидеть в засаде. День, два, неделю? Людям, которые все это сделали, совсем необязательно было здесь часто появляться. Но других вариантов нет.

Однако нам повезло, долго ждать не пришлось. Сначала послышался далёкий шорох — шаги по снегу. Потом показались они. Десять человек, все бородатые, в тёмных, изношенных кафтанах и шапках. Русские. Не татары и не остяки или вогулы. Лица худые, странные. Похожи на бродяг, но не бродяги. Каждый нёс за плечами оружие — в основном луки, но у двоих были арбалеты.

Я невольно задержал дыхание. Люди подошли ближе и остановились — увидели чужие следы. Тут же схватились за оружие.

По знаку Черкаса казаки и вогулы немного показались из-за укрытий.

— Бросайте оружие! Сдавайтесь живьём — и останетесь целы! — крикнул он.

Но культисты (а как их еще называть?) сдаваться не собирались. Спешно начали вкладывать в луки стрелы, арбалетчики бросились заряжать свое оружие.

Ответа ждать не пришлось.

С трех десятков луков и арбалетов сорвались стрелы. Я видел, как первая же вонзилась в грудь тому, кто держал арбалет. Он осел на колени, хватая воздух. Второго пронзили сразу четыре стрелы, и он рухнул, даже не вскрикнув. Остальные кинулись врассыпную, кто к настилу, кто к деревьям. Но им было не уйти.

Бой длился недолго — меньше минуты. В нас вылетела лишь одна стрела, да и то, выпущенная в спешке и пролетевшая мимо. Криков не было. Эти странные люди умирали молча. Один из их пытался добежать до чащи, но несколько стрел в спину повалили его в снег. Один упал прямо на чурбан-идол.

Двое, отбросив оружие, подняли руки. Стояли молча, тяжело дыша, лица искажены от ненависти. Не ожидали нас тут увидеть. Казаки грубо скрутили им руки, повалили в снег, связали ремнями. Те не сопротивлялись.

Первый — худой, высокий, похожий на скелета, лет пятидесяти пяти, с сумасшедшим, но умным взглядом. Как у фанатика.

Второй — ниже ростом, широкоплечий, лет тридцати пяти. Темные запавшие глаза лихорадочно блестели. Свежие царапины на правой щеке, нижняя губа разбита и распухла — кто-то из казаков церемониться не стал.