Книга Военный инженер Ермака. Книга 4, страница 89 – Михаил Воронцов

Когда стемнело и торговля прекратилась, мы собрались в избе, которую Ермак выделил под склад. Федька, Гришка и Савка вывалили на стол и на пол дневную добычу (не всю, кое-что мы уже отправили сюда раньше). Я не верил своим глазам.

Тут были куньи шкурки, соболя, беличьи, бобровые шкуры, связки вяленого мяса и рыбы, горшки с мёдом и много чего еще.

— И это за какие-то стекляшки, — присвистнул Иван Кольцо, который зашёл посмотреть на товары.

— Не какие-то, а особенные, — поправил его Савва Болдырев. — Максим их с душой делает. Оттого и берут.

Ермак тоже пришёл оценить результаты первого дня торговли. Атаман молча перебирал шкурки, особенно долго рассматривал чёрных соболей.

— Два соболя за одну бусину, — задумчиво произнёс он. — В Москве за такого соболя сто рублей дают. А бусина сколько стоит делать?

— Песок, зола да дрова, — ответил я. — Ну и труд мой.

— Выходит, из ничего золото делаем, — усмехнулся атаман. — Продолжай, Максим. Федька, ты молодец. Завтра опять на рынок. Только смотри, чтобы без драк. Если местные передерутся за бусы, нам потом отвечать.

— Не передерутся, — заверил Федька. — Я им сказал — товар будет каждый день. Кто сегодня не успел, завтра купит.

После ухода начальства мы ещё долго сидели, подсчитывая барыши. Если за день выменяли товаров на сумму рублей двести московских, а затраты — только дрова для печи да мой труд, то выгода получалась фантастическая.

— Знаешь что, Максим, — сказал Федька, поглаживая шкурку соболя. — Ты делай бусин побольше. Я чувствую, завтра народу будет вдвое больше. Слухи по всей округе пойдут. Из дальних юрт поедут, из лесных стойбищ придут.

Он оказался прав. На следующее утро, когда я пришёл проверить, как идёт торговля, у лотка Федьки стояла толпа человек в полсотни. И это несмотря на мороз и ранний час.

* * *

Ветер гулял по улицам Кашлыка, когда на рыночной площади появилась странная фигура. Татарин в изодранной, покрытой грязью одежде брел, словно тень, покачиваясь от усталости. Его чапан висел лохмотьями, сапоги были стерты до дыр, а лицо покрывала многодневная щетина вперемешку с коркой засохшей грязи. Глаза его горели лихорадочным блеском безумца, познавшего нечто страшное.

Он дошел до центра площади, где торговцы раскладывали свой товар. Татарин тяжело опустился прямо на мерзлую землю, скрестив ноги, и некоторое время молчал, раскачиваясь взад-вперед, словно в молитве.

Первыми к нему подошли любопытные мальчишки — и русские, из семей казаков, и местные татарские. За ними потянулись торговцы, оставив свои лотки. Несколько женщин в теплых шубах остановились поодаль, настороженно вглядываясь в оборванца.

— Я Тимур-Ян, воин хана Кучума… был воином… — заговорил он хриплым, надтреснутым голосом, и толпа придвинулась ближе. — Бежал я от гнева несправедливого, от мурзы Сайын-Шади, что обвинил меня в краже коня. Не брал я того коня, клянусь Аллахом! Но мурза решил иначе, и голова моя была назначена к отсечению на рассвете…

Старый бухарский купец Мурат покачал головой и перешептывался с соседом. Казак Митька Зубов, стоявший у ближайшего амбара, подошел ближе, держа руку на рукояти сабли. Но команды заставить замолчать странного гостя не поступало, и он не вмешивался.

— Через леса дремучие бежал я, через болота гиблые, через степи бескрайние… Долгие дни и ночи шел без отдыха и еды. Волки выли за мной по пятам, но не тронули — видно, сама судьба хранила меня, чтобы донес я весть страшную до Кашлыка…