Книга Поместье для брошенной жены, страница 221 – Екатерина Белова

— Думаешь, он был безумен? — спросил прямо.

Нет.

С первой секунды рождения до самой смерти Фарац был полностью в здравом уме. Возможно, он был единственным из материнского рода, кого безумие и пальцем не коснулось. Но родители подкармливали его эгоизм до тех пор, пока тот и впрямь не приобрел форму болезни.

Но я этого никогда не скажу.

Я буду лгать. Во благо.

— Конечно.

Я ждала этого вопроса пять лет. Пять я учила себя профессионально лгать своему истинному, истончая истинную связь до состояния шелковой нити.

Мягко спрыгнула рядом, а после почти силой усадила Ральфара в кресло. Настала моя очередь обнимать его за напряженные плечи. Ластиться по-кошачьи, осыпать поцелуями запрокинутое лицо.

Я знаю, он любил Фира. Владел им, как вещью, и все равно любил. Ему еще снились кошмары. Ночь за ночью он убивал собственного брата, и не мог ответить даже самом у себе — какова же мера его собственной вины?

Я взяла лицо Ральфара в чашу ладоней, заставляя смотреть мне в глаза.

— Фарац был болен, — сказала твердо. — Безумен, как императрица и весь его род по матери.

— Да, — сдался Ральфар. — Ты права, Рише.

Он ласково, по-кошачьи закопался носом в мои волосы и крепко-крепко меня обнял.

Эти пять лет.… не были идеальными.

Произошло слишком много всего. Умер глава Варх, и его смерть обставили, как божественное наказание за вмешательство в поединок. Смерть Фараца двор встретил с редким равнодушием, так же как смерть императрицы, последовавшей за сыном с разницей в год.

Люциан Фалаш нашел свою истинную и представил ее ко двору, но обращался с ней так, что у меня волосы вместе с венцом приподнимались.

Альп женился и, кажется, на редкость удачно. А вот Пирре и Вальве продолжали кружить головы драконицам и пару искать даже не собирались.

Дера Верцони я приблизила, назначив одним из трех стряпчих при дворе, а вейру Вайне сделала первой из фрейлин. Она показалась мне на редкость здравомыслящей особой. И даже старика Бая я пристроила личным кайранщиком. Дворец ему по душе не пришелся, а вот с животными он ладил.

Повлиять на судьбу Гроцев я не смогла. Ральфар устранил старших Гроцев без разбирательств, а Талье, скрепя сердце, сослал на дальний Юг. Стыдно признаваться, но я потратила не одну ночь, чтобы уговорить мужа оставить девочку в живых.

Я видела ее один раз перед отправкой на Юг. У меня уже был последний месяц беременности, и мне захотелось выбрать шторы в детскую. Мы с Ральфаром под личиной невидимости шатались по всей столице, заглядывая в лавки, и в одной из них и встретились. Я проходила внутрь, а Талье наоборот, выходила.

— Здесь ступенька, давай я тебя перенесу, — сказал Ральфар и сразу поднял меня на руки, словно я была не беременная, а хрустальная.

Я засмеялась, мазнула взглядом по окаменевшей вейре, прилипшей спиной ко входу в лавку, а уже потом вдруг поняла. Это же Талье.

Потускневшая, серая какая-то, исхудавшая до прозрачности. Неузнаваемая. Судя по отсутствию живота, ребенка она уже родила. Наверное, черная магия давала какие-то преимущества, потому что Талье узнала нас под личинами. Взглянула черными горькими глазами и словно умерла.

Эта встреча была одним из самых неприятных моментов, оставшихся со мной на всю жизнь.

После я слышала, что Берн увез ее с младенцем на Юг и взялся выращивать какие-то лекарственные травы. Наверняка я не знала. Дети бывали у него дважды в год, но я сразу объяснила, что мне о его делах рассказывать не нужно.