Книга Поместье для брошенной жены, страница 223 – Екатерина Белова

В прошлом году он ездил в столицу. Дафна сказала, что мать желает познакомиться с малышкой. У него сердце рухнуло куда-то в желудок. Он достал из изрядно оскудевшей сокровищницы камзол из былых времен, расшитый золотой нитью, велел освежить подбитый шелком плащ и собрав жену с дочерью поехал в тот же день.

Его не приняли.

По оговоркам Дана он понял, что мерзкое Солнце всея империи устроил безобразный скандал супруге и даже заперся в ванной комнате. И вроде как собирался там жить вечно, раз жена принимает в своем доме бывших и никому не нужных мужчин. Угроза была нешуточной, поскольку мерзкий змей набрал с собой бутербродов.

Дафна сказала, что они просто дураки, и у них в разгаре очередной медовый год, и очень смеялась над этим случаем.

Берн не смеялся. Он-то знал, что Риш свободно принимает в гостиной Фрейза и еще с десяток дракониров, которые еще в Академии смотрели на нее, как на кремовое пирожное. А еще вызвала с Юга их бывшего садовника и хитреца Бира, и даже сумела добыть им статус драдеров, чтобы оправдать их присутствие во дворце.

Она как-то примирила их с Ральфаром и сумела пристроить в свою жизнь, а пристроить его — не захотела.

Но дочь с нянькой приняла. Нянька потом долго плакала, а после велела ему молиться на бывшую супругу, как на святую.

— Сказывала, дочь твою примет, как фрейлину, когда той исполниться шестнадцать, устроит ей место в Академии и похлопочет о женской судьбе.

— Что еще сказывала? — тут же вцепился в неё Берн.

Как выглядела, что говорила, улыбалась ли? Была ли счастлива?

Выглядела, что богиня на рассвете. Вся золотом переливалась. Личико, что у сказочной красавицы, глаза сияют. Муж на нее не налюбуется, все так и норовит ее около себя держать, как привязанную.

Говорит ласково. Дочь вот его хвалила и даже помогла нарисовать ей один из рисунков. Талант развивать велела.

— Обо мне говорила? — не удержался, спросил.

В груди рассыпалось мелкой гадкой дрожью, да и нянька посмотрела с той доводящей до бешенства жалостью, от которой сердце болит, как простреленное:

— Не говорила, мальчик мой. Ни слова. Уж забудь ты ее. Потеряная она для тебя.

Он уехал, чтобы еще год жить недостижимой близостью Риш. Не спать ночей. Воображать ее рядом. Идти по чертовым лавандовым холмам, всем биополем ощущая её близость, ловить отблеск ее платья за поворотом в торговом городке, слышать ее смех в пустых коридорах поместья.

Сливать свою жажду, горечь и любовь с Талье, закрывая ладонью рот, чтобы та не испортила неосторожным стоном иллюзию этой близости.

В обмен он тоже старался быть.… тихим. Кто знает, кого видела в нем ночами Талье. Может, этого мерзкого змея, укравшего у него жену.

Что-то она поняла после смерти родителей.

Ненавидеть Риш она не перестала. Не перестала любить Его Величество. Но что-то все-таки поняла. Что-то очень свое.

Смешно, но Талье оказалась хорошей матерью. Спокойной и на удивление терпеливой. Даже отказалась от гувернантки, почти полностью взяв ее обучение на себя.

Берн следил за ней почти два года, не вмешиваясь в ее ночные истерики, кошмары и скандалы с прислугой из-за пустяков. Просто пережидал нервный срыв, а после педантично исправлял за ней ошибки. Мирил прислугу, откупался от соседей травками, приглашал на чаепития местных баронов и торгашей.