Книга Разрушение кокона, страница 246 – Тан Ци

Чжэ Янь вспомнил: кажется, владыка пару раз списал у Мо Юаня – просто потому что тот оказался ближе всех – и неожиданно на следующем экзамене разделил с Мо Юанем первое место.

Хотя об этом прямо не говорили, большинство считало, что это заслуга записей Мо Юаня, и какое-то время те были в школе нарасхват. Но в следующем месяце Мо Юань вдруг заболел и не пришел, так что никто не мог одолжить его записи, и Дун Хуа в том числе. Остальные еще могли кое-как подготовиться к грядущему экзамену по собственным заметкам, но вот Дун Хуа их никогда не делал, поэтому ему все равно пришлось искать, у кого бы списать. По совпадению Шао Вань, которая раньше давала ему свои записи, тоже заболела и не пришла, так что Дун Хуа переписал заметки у Бай Чжи – и в итоге снова занял первое место на экзамене.

Все быстро смекнули, да и сам Дун Хуа тоже понял, что, когда ему хватает ума не списывать у Шао Вань, он обычно сдает экзамены лучше всех.

Чжэ Янь припоминал, что в дальнейшем Дун Хуа в основном списывал только у троих – Мо Юаня, Бай Чжи и Се Мин. Поскольку ближе всех владыка сидел к Мо Юаню, именно его заметки переписывал чаще. Однако, кроме списывания, Дун Хуа, казалось, и правда не был с ним близок: пара фраз при передаче записей – вот и все общение. В остальное время они, похоже, вообще не разговаривали.

Позже, во время Войны пяти кланов, никто – даже Чжэ Янь – толком не понимал, почему Дун Хуа решил сражаться плечом к плечу с Мо Юанем. Их взаимодействие на поле боя тоже было для Чжэ Яня загадкой: со стороны казалось, что между ними есть доверие – они без колебаний прикрывали друг другу спины, когда враги окружали их со всех сторон, – но назвать их близкими друзьями язык не поворачивался. В обычное время они, похоже, по-прежнему едва обменивались и парой слов.

Видимо, как владыка и сказал, его и правда связывали с Мо Юанем не такие тесные отношения, как с Чжэ Янем.

Бессмертный отрок подошел добавить чаю, и только тогда Чжэ Янь очнулся от воспоминаний.

В словах владыки не к чему было придраться, однако высший бог Чжэ Янь тоже был не трехлетним дитем, которого так просто обвести вокруг пальца. Возможно, Дун Хуа и правда не знал, куда направился Мо Юань, но как владыка, который ведал все и обо всех на тысячи ли вокруг, мог не знать о причинах его исчезновения?

Чжэ Янь задумался, а затем сменил тактику:

– Мо Юань… – Феникс помолчал, подбирая слова. – Хотя в последнее время боги постепенно ожесточаются, Мо Юань никогда не жаждал битв и убийств. Сдержанный и благородный, словно орхидея в пустынных горах, во время обсуждений он никогда не высказывался в пользу войны, ты и сам это знаешь. Не буду скрывать: когда семьсот лет назад он без колебаний вступил в Войну пяти кланов, нас с Бай Чжи это потрясло. Однако я слышал, что в ночь перед тем, как принять это решение, он виделся с Богом-Отцом и Шао Вань. Поэтому все эти годы я и задавался вопросом: не сказали ли они Мо Юаню нечто такое, что заставило его избрать путь войны?

Отпив чаю, Верховный владыка поднял взгляд на Чжэ Яня. Кажется, вопрос вызвал у него недоумение.

– Чем спрашивать сейчас у меня, не разумнее было тебе спросить самого Мо Юаня, пока он еще оставался с нами те последние несколько сотен лет?

Чжэ Янь вновь ощутил, как слова застревают в горле. Сегодня, с тех пор как он вошел во владения Дун Хуа, не считая сообразных приветствий, на каждое его слово владыка отвечал так едко, что фениксу только и оставалось хватать ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова. Но о Чжэ Яне не зря ходила слава ловкача, который, как говорится, умел танцевать с длинными рукавами^[139]. Скрипнув зубами, он принужденно рассмеялся и перевел тему: