Книга Разрушение кокона, страница 91 – Тан Ци

– Вот как?

Взгляд третьего принца был устремлен на доску, уголки его рта изогнулись в улыбке.

Тянь Бу осторожно спросила:

– Так вы… встретитесь с ней?

Помедлив, его высочество ответил:

– Нет. – И улыбнулся.

Черный камешек, который он долго не выпускал из рук, поглаживая, наконец встал на доску.

Лянь Сун спокойно сказал:

– Пусть подождет и она.

Четыре дня пролетели в мгновение ока, а пятый наставник государства объявил благоприятным для выезда императора. В этот день, по расчетам Су Цзи, его величеству будет сопутствовать удача.

Все четыре дня Чэн Юй просидела в пагоде Десяти цветов, с нетерпением ожидая известий из зала Человеколюбия и покоя. Увы, известий она не дождалась и приуныла.

Очень кстати с Сяо-Ли произошла история, отвлекшая княжну от тоскливых дум.

История та касалась цветов в туманной дымке^[75]. На днях дева Сай Чжэньэр, игравшая в башне Сна небожителя на пипе, вдруг ушла от мира, став монахиней, о чем по улице, на которой располагалась большая часть весенних домов, ходило много слухов. Говорили также, что молодой лекарь Ли уж два года как влюблен в деву Сай и все это время, как одержимый, копил деньги на ее выкуп.

Хуа Фэйу беспокоилась, что лекарь Ли не вынесет такого удара, поэтому нарочно сбегала в пагоду Десяти цветов, чтобы упросить Чэн Юй присмотреть за врачевателем несколько дней. Княжна беспокойство цветочка разделяла, поэтому ускользнула от Чжу Цзиня и направилась прямиком в зал Человеколюбия и покоя. Она собиралась встретиться с Сяо-Ли и вытащить его на прогулку. По мнению Чэн Юй, шатание по улицам лучше всего развеивало тоску.

В тот день больных в зале Человеколюбия и покоя было немного. На бледном красивом лице Сяо-Ли действительно читалась скорбь. Завидев целеустремленно движущуюся к нему Чэн Юй, он вдруг, словно только и ожидал ее прихода, без единого слова запер зал и вышел вместе с ней.

Вдвоем они прошли весь путь от ворот Линьань до улицы Цинхэ, оттуда завернули за угол и вошли в переулок Цайи. Огромное здание, расположенное в его конце, и было башней Сна небожителя.

Чэн Юй постояла перед ним с Сяо-Ли. Поежилась на холодном ветру. Дважды чихнула.

Юноша устремил взор на дерево альбиции, растущее у высокого здания, и сказал:

– Шел-шел и пришел сюда.

Княжна подумала, что опечаленный Сяо-Ли готовится рассказать ей о своих любовных ранах, поэтому, собравшись с духом, сама подошла к лекарю поближе.

Сяо-Ли перевел взгляд на нее и указал на дерево, которое только что удостоилось его пристального взора.

– До сих пор помню, как в первый месяц позапрошлого года впервые увидел деву Чжэньэр у этой альбиции. К ней привязался какой-то богатый распутник со своими омерзительными прихвостнями. Он хотел, чтобы она сыграла им «Пипу»^[76] прямо под тем деревом.

Девушка слушала его очень внимательно, но молча.

Сяо-Ли это не устраивало.

– Скажи что-нибудь.

Чэн Юй отлично играла в цуцзюй, а вот в любовных делах ничего смыслила. Она понятия не имела, что надо говорить в моменты такой черной печали. Княжна молчала очень долго, прежде чем смогла выдавить:

– А, в книжках о таком много пишут. Это начало всех историй, в которых герой спасает красавицу. Итак, к деве Чжэньэр привязались мерзавцы… ты ее от них спас и вы познакомились?

Сяо-Ли посмотрел вдаль.

– Да нет, тот богатый распутник – это господин Ван, мой приятель, с которым мы редко встречаемся. Так что деве Чжэньэр пришлось сначала сыграть нам «Пипу», а потом еще и «Осыпающиеся лепестки в изумрудных проблесках листвы»^[77]. Мы сошлись во мнении, что дева играет хорошо, так что после еще часто приходили послушать ее исполнение. – Сяо-Ли, явно вспоминая те славные вечера, закончил: – Такое вот вынужденное знакомство. В какой-то степени меня можно считать тем, кто понимает музыку^[78] девы Чжэньэр.