Книга Прядильщица Снов, страница 270 – Тория Кардело

Аля увернулась от цепких рук твари с лицом старухи и телом ребенка — длинные и костлявые пальцы со скрюченными ногтями пронеслись в миллиметре от лица. Проскользнула между ног громадного существа с тремя головами, каждая из которых безостановочно бормотала что-то на неизвестном языке — гортанные звуки, похожие на карканье ворон, смешивались с шипением и щелчками.

Она бежала, почти не касаясь пола, легкая, как перышко. Монстры ревели за спиной, но не могли догнать. Они двигались хаотично и несогласованно — каждый пытался схватить её сам, мешая другим. Они сталкивались, рычали друг на друга, некоторые даже начинали драться между собой, забыв о ней на секунду. Аля слышала, как хрустели кости, как рвалась плоть — они разрывали друг друга на части в безумном стремлении добраться до неё первыми.

Аля узнала знакомый поворот, ведущий к комнате с диваном и псише. Последний рывок — и она распахнула дверь, влетела внутрь и заперлась на ключ, который, к счастью, оказался в замке. Щелчок замка показался оглушительным в окружающем безмолвии.

Тишина обрушилась так внезапно, что в ушах зазвенело. Сердце колотилось, как сумасшедшее, в горле пересохло, легкие горели от напряжения. Аля прислонилась спиной к двери, пытаясь восстановить дыхание. Ноги дрожали от усталости и пережитого страха, руки покрылись холодным потом, а из трещинок на искусанных губах сочилась кровь.

А потом — скрежет. Медленный, методичный звук когтей, царапающих дерево, ворвался в зловещее безмолвие, словно кто-то провел металлическими спицами по школьной доске. От этого звука свело зубы. Каждая царапина словно оставляла след не на двери, а прямо в душе, разрывая ее на части.

Аля попятилась от двери, прижимая руки к груди. В горле пересыхало, к глазам подступали слезы — не столько от страха, сколько от осознания своего одиночества в этом кошмаре. Если бы Ноктюрн был здесь сейчас, если бы держал за руку, все вышло бы иначе. С ним она всегда чувствовала себя в безопасности.

Скрежет внезапно прекратился. Снова наступила тишина, еще более жуткая, чем прежде.

Секунды ползли как часы.

«Что они задумали? Почему прекратили? Может, ушли искать другой вход? Или готовятся выбить дверь?»

А затем — крик. Душераздирающий, нечеловеческий вопль боли и ужаса разрушил безмолвие. Кто-то — или что-то — страдало там, за дверью, страдало невыносимо. В этом крике было столько боли, столько отчаяния, что на секунду Аля забыла о своем страхе, охваченная состраданием к неизвестному.

«Кто это? Сновидец, пойманный в ловушку этого кошмара? Или одно из чудовищ, на которое напали свои же?»

Аля зажала уши, но крик проникал через пальцы, через кожу, прямо в мозг. Он длился, казалось, целую вечность, хотя на самом деле прошло не больше минуты. В этом звуке она слышала эхо собственных прошлых страданий: отчаяние маленького ребенка после смерти бабушки, боль от предательства друзей в школе, унижение от насмешек над её весом, муки от неразделенной любви. Все эти чувства словно слились в едином вопле и усилились до невыносимости.

Потом крик оборвался. Аля на секунду подумала, что оглохла; плотная, осязаемая тишина болезненно сдавила барабанные перепонки.

Но вот снова заиграла музыкальная шкатулка. Та же детская колыбельная теперь казалась насмешкой, зловещим напоминанием о цене за красоту. Ноты, когда-то дарившие утешение, теперь звучали как издевательство, как садистская пытка. Аля вспомнила, как мама включала эту мелодию, укладывая её спать. Как она засыпала, чувствуя себя любимой и защищенной. Теперь эти воспоминания принадлежали другой жизни, другому человеку — который скоро исчезнет во всех мирах и вселенных, как будто и не рождался.