Книга Прядильщица Снов, страница 271 – Тория Кардело

Монстры нашли свою жертву. Кого-то другого, менее удачливого, чем она. И теперь праздновали победу под звуки шкатулки. Аля представила, что они делают с несчастным — рвут на части? Пожирают? Трансформируют в одного из них? Чувство вины наполнило сердце — возможно, она могла спасти этого человека, если бы не убегала, думая только о себе.

Но она знала — они не ушли. Они ждали, караулили, готовые броситься в ту секунду, когда она выйдет за дверь. А может, и не ждали — может, просто разрывали на части бедную жертву. Аля чувствовала их жажду её плоти и души. Они были терпеливы и не спешили, ибо знали, что рано или поздно ей придется выйти.

Аля обвела взглядом комнату. Она оставалась всё той же — музыкальная шкатулка на столике, странное растение, похожее на орхидею, кукла в углу, тяжелые шторы на окнах, бархатный диван и псише. Но каждый из этих предметов таил в себе скрытую угрозу. Кукла следила за ней стеклянными глазами, шторы и лепестки растения колыхались без ветра, диван напоминал открытый гроб, а зеркало… об этом Але даже не хотелось думать.

Внутри появилось ощущение, что она должна идти дальше. Глубже. В самую суть этого кошмара. Что убегать бессмысленно — монстры найдут её везде, куда бы она ни бежала. Единственный выход — это погрузиться еще глубже, найти источник кошмара и уничтожить его. Похожее чувство Аля испытывала в детстве, когда знала, что в шкафу что-то есть, и единственный способ избавиться от страха — это открыть дверцу и посмотреть.

Музыкальная шкатулка играла всё тише и медленнее. Её мелодия обволакивала сознание, убаюкивала, затягивала в трясину. С каждой нотой веки тяжелели, а мысли путались. Аля понимала, что это ловушка, но не могла сопротивляться. Какая-то часть её хотела поддаться, хотела узнать, что ждет на самом дне кошмара. И найти символы надежды, которых не оказалось на этом проклятом балу. Хотя бы один.

Аля подошла к дивану, легла и закрыла глаза, ощущая, как бархат приятно холодит разгоряченную кожу. Шкатулка продолжала играть колыбельную из её детства, песню её матери.

— Мама, помоги мне сейчас, — прошептала Аля, но знала, что мать не услышит.

Сознание поплыло, погружаясь в еще более глубокий сон внутри сна. Появилось ощущение падения — словно почва ушла из-под ног, и она полетела в бесконечный мрак.

Тьма сгустилась, обволокла, поглотила. И Аля позволила ей это. Позволила себе упасть еще глубже, туда, где, возможно, таились ответы на все вопросы и символы надежды. Или гибель.

Аля открыла глаза.

Не в комнате с диваном и псише. Не во дворце с зеркальными потолками и бесконечными отражениями. Перед ней раскинулась обыденная русская деревня — покосившиеся избы с резными наличниками, пыльная дорога, колодец с журавлём. Подсолнухи в палисадниках, будто вырванные из детской книжки, выглядели слишком ярко, слишком правильно.

Но Аля никогда не жила в деревне.

Москва, Зимнеградск — серые подъезды, вечно спешащие родители, потрёпанные обои в цветочек. Откуда эти воспоминания? Чужие? Её собственные, но забытые?

Жители сновали по своим делам, словно заведённые куклы.

«Что-то не так».

Женщина развешивала бельё плавными, механичными движениями, будто её конечности крепились на невидимых шарнирах. Её пальцы — длинные, тонкие, шесть на каждой руке — цепко перебирали ткань, испещрённую кровавыми пятнами.