Книга Сиротка для врага. Огонь и Тьма, страница 8 – Ульяна Чертовских

Арсений Петрович был тем редким типом человека, чья доброта не была показной или профессиональной обязанностью. Она исходила от него естественно, как тепло от печки. Он был отзывчивым и, что важнее, по-настоящему понимающим. Не знаю, как он справлялся с другими, но для меня его кабинет был тихой гаванью, убежищем от бушующего вокруг моря сиротской жизни. После каждого разговора с ним на душе становилось заметно легче, будто с плеч сваливалась тяжёлая, невидимая ноша.

Визит был назначен на завтра. Эта мысль вызвала во мне двойственное чувство. С одной стороны, я обрадовалась отсрочке — у меня будет время хорошенько обдумать, стоит ли приоткрыть завесу своей странной тайны. За долгие годы между нами сложились тёплые, почти доверительные отношения, но сейчас во мне заговорил какой-то древний, животный инстинкт, шепчущий о скрытой опасности. Я ведь на собственном горьком опыте знала: всё необычное, всё, что выбивается из серой массы, наше общество встречает в штыки — со страхом, непониманием и агрессией. Лишь единицы способны принять иное, не пытаясь его сломать или высмеять. И мне всегда хотелось верить, что Арсений Петрович как раз из таких — из тех редких единиц.

Возвращаться в общую спальню я не спешила. Душный, пропитанный чужими запахами воздух, многоголосый гам и любопытные взгляды — всё это было мне сейчас невыносимо. Вместо этого я бродила по пустынным вечерним коридорам, где в сгущающихся сумерках плясали длинные тени. Здесь, в этой тишине, можно было наконец остаться наедине со своими мыслями, такими же беспокойными и хаотичными, как эти тени на стенах.

Мои соседки по спальне, наверняка, уже вернулись с учёбы и теперь, собравшись в кучу, с жаром обсуждали сегодняшний инцидент. Обычно мы существовали по принципу «параллельных прямых» — я их, а они меня предпочитали не замечать. Но сегодня всё было иначе. Сегодня я стала центром скандала, объектом всеобщего внимания. Они не упустят возможности утолить своё любопытство, засыпав меня потоком едких и бестактных вопросов. А ведь меньше всего на свете мне сейчас хотелось оправдываться, врать или пытаться объяснять то, что и самоё меня повергало в ужас и смятение.

— Огнева, вот ты где, а я тебя обыскалась, — из-за поворота коридора показалась знакомая фигура нашей воспитательницы, Марии Ивановны. Её лицо, обычно спокойное, сейчас выражало лёгкую озабоченность. — Ольга Фёдоровна велела переселить тебя в отдельную комнату.

— Боится, что покусаю кого-нибудь? — во мне, словно горячая волна, нарастало раздражение. — Так передайте, пусть не переживает. Я не кусаюсь, — я произнесла это с вызовом, хотя внутри уже не была так уверена. После сегодняшнего инцидента во мне поселилась тёмная, незнакомая сила, и я не могла ручаться, что она снова не вырвется наружу, особенно если кто-то особо навязчивый попадётся под горячую руку. Перед глазами даже мелькнул образ самой едкой из моих соседок, Кати, которая постоянно вела себя так, будто искала повод для конфликта.

— Не шути так, — строго сказала Мария Ивановна, но в её глазах читалось скорее беспокойство, чем упрёк. — Всё же тебе лучше пожить отдельно ото всех. Хотя бы до тех пор, пока не стабилизируется твой эмоциональный фон. Иди собирай вещи. Не затягивай.

Сборы заняли не больше десяти минут. Вся моя жизнь умещалась в один потертый чемодан и рюкзак. Я перекочевала в комнату в самом конце коридора — небольшую, аскетичную, с двумя железными кроватями, застеленными казёнными одеялами, двумя тумбочками и простым деревянным столом у окна. Вот и вся обстановка. Пахло пылью и одиночеством. Прямо как в больничной палате. Обычно эту комнату использовали для редких гостей или проверок, но теперь она стала моим временным пристанищем. «Может, оно и к лучшему? — подумала я, оглядывая голые стены. — По крайней мере, с лишними расспросами приставать никто не будет».