Книга Северный ветер, страница 68 – Александрия Уорвик

– Пойдем, жена, – произносит король и заключает меня в объятия.

Земля остается внизу, и я хнычу, от движения по телу проносится новая волна сокрушительной агонии. Вскидываю кулак, он врезается во что-то твердое. Опять начинается схватка. Элора. С ней все хорошо?

Вокруг меня крепче сжимаются руки, и голос короля вдруг напоминает мне о матери:

– Тш-ш, – говорит он. – Теперь ты в безопасности.

Невозможно, но я ему верю. Кажется, меня усаживают верхом на лошадь. Мгновение спустя позади меня устраивается Король стужи. Он прижимает меня к груди, благословенно теплой. Моя голова падает ему на плечо, носом в шею.

Это последнее, что я помню.

Я лежу в темноте, с задернутыми шторами, и тени, словно ткань, закрывают мне глаза. Мысли блуждают. Они – пыль, вспыхивают на свету и меркнут. И медленно, медленно я вспоминаю.

Влажная, сбитая земля под спиной, от холода щиплет обнаженную шею. Шум города сливается в высокий, нестройный писк, затем резко обрывается, когда череп пронзает болью. В воспоминаниях тоже темно. По ноге прокатывается обжигающий жар, а потом вдруг резко разливается холод. Сквозь все это слышен голос Орлы – нить, ведущая меня к спасению.

По телу пробегает дрожь. Мягкая кровать подо мной напоминает, что я в безопасности, вдали от беды. Жители Невмовора попытались меня убить. Им не удалось.

Отстраняясь от воспоминаний, я сосредотачиваюсь на настоящем. А именно – на боли, какой бы притупленной она ни была. Такое чувство, будто с меня содрали кожу, отдраили все кости, выскребли начисто киркой все внутренности. Лицо превратилось в ноющее, опухшее месиво, но я жива.

Я жива.

Несмотря на неудобства, мне удается подремать, хоть и урывками. Когда вдруг становится холоднее и кожа покрывается мурашками, я бросаю взгляд на дверь. Кто-то входит без стука. Вспыхивает лампа, освещая лицо с резкими чертами, дыхание, что собирается облачком у жесткого, неулыбчивого рта.

Король стужи текучей походкой проходит в комнату, дверь беззвучно закрывается у него за спиной. За краем длинного халата, накинутого поверх ночной сорочки, струятся тени. У короля, может, и эмоциональный диапазон сухой веточки, но грации ему точно не занимать.

Он опускается на колени перед камином, ворошит угли, пока они не разгораются, подкладывает поленья. Волосы цвета глубокой ночи ниспадают непослушными прядями на плечи, словно король ерошил их пальцами. Я еще ни разу не видела их распущенными.

Полено с громким треском раскалывается. Король подбрасывает еще несколько, затем отходит к окну, выглядывает наружу. Застывает настолько безжизненно, что можно спутать с колонной.

Насколько я понимаю, Король стужи не знает, что я проснулась. Иначе не задержался бы в моей комнате. Хоть бы что-то в нем изменилось. Может, смягчились бы суровые черты. Не сразу, но я замечаю, что и правда, он чуть меньше стискивает зубы. Под темными ресницами вспыхивает свет.

В конце концов король уходит, но снова возвращается и ставит что-то на тумбочку – стакан воды. Такая мелочь, по сути. Но не в этом питье я нуждаюсь.

Что-то, должно быть, меня выдает, поскольку мне в глаза вдруг впивается пристальный взгляд. В легких застревает воздух – в камне лица короля появляется трещина, и она растет, превращаясь в паутину мелких вен, открывая проблески того, что под ним скрывается. И там – ярость, жаркая, тлеющая. У короля тревожно расширяются зрачки. Ему здесь неуютно. Так зачем же он пришел?