Книга Северный ветер, страница 71 – Александрия Уорвик

– Это недопустимо, – говорит король, когда я замолкаю.

Что-то в его голосе заставляет волоски на моих руках встать дыбом.

– Что ты сделаешь?

Его взгляд прям и холоден.

– Отплачу им той же добротой, которую они проявили к тебе, но много, много хуже.

Я расправляю плечи, прислоняясь к изголовью, внутри все обрывается. Он преумножит их страдания. Мысль хуже страха. Страх – мимолетное чувство. А эта мысль будто липнет к самой коже.

– Так нельзя. Ты лишь дашь им очередной повод тебя ненавидеть, возможно, даже восстать.

Как будто мне не плевать. Но если он нападет на Невмовор, я потеряю всякий шанс заполучить настой, который мне обещал Зефир.

– Восстать против меня? – Король кривит губы. – Они не посмеют. Я их король.

– Преданность нужно заслужить, – заявляю я. – К ней не принудишь.

– Они бы тебя убили, – шипит он, вздергивая верхнюю губу и обнажая ровные белые зубы.

Я не спорю.

– Они боятся. Они страдают.

Как бы сильно ни изнывало от боли мое тело, я не могу их винить. На их месте я бы поступила точно так же. Мы должны жить, а значит – выживать, чего бы это ни стоило, зачастую отвратными способами.

Король стужи делает шаг к окну, мягкая ткань свободных штанов собирается складками на щиколотках.

– Ты их защищаешь, а ведь они избавились бы от тебя без задней мысли.

Крепче стискиваю одеяла. Что-то происходит, но я никак не уловлю, что именно.

– И это тебя злит? Что они могут причинить мне вред?

– Причинить тебе вред – значит посягнуть на мою власть. Оскорбление, которое я не могу спустить с рук.

Каждое слово сочится презрением. От сквозящей в них жестокости кожу пробирает мурашками, и я шепчу, одновременно боясь и желая услышать ответ:

– Что ты сделаешь?

В глазах Короля стужи горит обещание чинить разруху.

– Научу их не трогать то, что по праву мое.

Меня охватывает трепет. Вот он, бог тьмы и смерти, сокрушительный кулак зимы. В его словах слышен хруст костей, звон, с которым куется металл. В его уверенности есть нечто притягательное. Он прожил тысячелетия, а я всего лишь судорожный вздох, пух одуванчика, лед под летним солнцем. Встать у него на пути – значит быть уничтоженным. Горожане наверняка знали, что за их поступком последует кара. Насколько же глубока их ненависть к королю, чтобы этим пренебречь?

Мое. Так Король стужи сказал обо мне. Но не из желания защитить, тем самым как бы отмечая меня своей любовницей. Он говорил обо мне как о собственности, как об этом его копье или серебряных тарелках, украшающих его обеденный стол. И пусть меня еще никто так не называл – своей, – приятных чувств это не вызывает. Я – личность. Я принадлежу только сама себе. А я, видать, приложилась головой куда основательней, чем думала, раз так отреагировала.

– Отдыхай, – говорит король, отворачиваясь. – Тебе это нужно.

Когда Король стужи подходит к двери, я зову:

– Подожди.

Он останавливается, положив ладонь на изогнутую ручку.

– Почему ты на меня не смотришь?

Шрамы в углу рта болезненно тянет. Я прожила с изъяном достаточно долго, чтобы он перестал на меня влиять. Но иногда я слаба. Иногда я человечна.

– Из-за лица? Невыносимо его видеть?

Король стужи не оборачивается.

– В мире много уродства, жена, – медленно произносит он. – Но я не думаю, что ты к нему принадлежишь.

И после этих прощальных слов я остаюсь одна в темноте.