Книга Нелюбимая жена-попаданка для герцога, страница 89 – Ульяна Соболева

Балансирует идеально.

Как будто родился в седле.

— Поторопись, герой, — мяукает с холодной издёвкой. — А то шашлык будет не из курицы.

Я едва не срываюсь на рык. Но кот упрямо смотрит вперёд.

— Ты что, собираешься молчать потом у её могилы? Сказать, что она тебе просто... нравилась?

Я сжимаю поводья так, что кожа рвётся.

— Не сегодня.

Наклоняюсь вперёд.

Кровь пульсирует в висках.

Лезвие в ножнах дрожит — как собака перед прыжком.

— Держитесь, миледи, — шепчу сквозь зубы. — Я уже здесь.

И я встаю в стременах.

Начинается бой.

Лошадиный храп сливается с шумом крови в ушах, будто сам воздух пытается кричать громче моих мыслей. Мы мчимся по тракту, по раскисшей, словно размазанной по весеннему небу дороге, и копыта звучат, как боевые барабаны —ритм, задающий миру наш побег. Позади — площадь, огонь, грязные рты с выкриками «ведьма, запах дыма и страха. А впереди... черт его знает, что впереди. Лес, туман, судьба. И она. Единственное, что сейчас имеет вес.

Она сидит передо мной, спиной к груди, прижавшись всем телом, будто мы и не два человека, а один: с двумя сердцами, с общей болью, общей яростью, общей жизнью. Сквозь ткань платья я чувствую, как она дрожит — не от страха. От сдерживаемых эмоций, от усталости, от осознания того, что её не сожгли. Что она жива. Что я успел.

Она не сказала ни слова. Не спросила, не упрекнула, не всплакнула даже. Просто склонила голову к моему плечу и уткнулась щекой в шею. Её дыхание коснулось моей кожи — и весь этот проклятый мир перестал существовать.

Я впервые осознал: она — моя. Не по приказу короля, не по букве закона, не по злобной политике. А по какому-то внутреннему клятвенно-звериному ощущению.

Она — моя женщина. Моя нежность. Моя гроза. Моя герцогиня.

Ирония в том, что я люблю до безумия собственную жену, когда весь мир уже собрался нас похоронить. Под торжественный гул псалмов, под треск факелов, под звон затянутых в шёлк и золото проклятий. И вот теперь — мы скачем, как беглые воры, как изгнанники. Впервые я ощущаю вкус настоящей свободы. Губами — её волосы. Пальцами — её дрожь. Грудью — её дыхание.

Я опускаю подбородок и касаюсь её виска — едва, как благословение. И не прошу ничего. Не ищу взаимности. Просто... живу. В этот миг…

Она замирает. Словно вся её суть притаилась в одной точке вселенной — между моим сердцем и её рёбрами. Я знаю: она думает Переваривает Считает.

Планирует. Эта женщина не умеет иначе. Даже под виселицей она бы чертила таблицу с графиком приёма больных. Даже в аду потребовала бы швабру и мыло.

Завтра за нас назначат награду. Завтра мы проснёмся в лесу — холодные, голодные, окружённые врагами. Завтра она снова будет спорить, требовать, раздавать приказы и, возможно, пить чай с котом. Но сегодня — её пальцы цепляются за мой камзол так, будто я — последняя её надежда. И я, чёрт побери, рад быть этой надеждой. Быть кем-то, ради кого она не сдаётся.

Я слышу, как за нами мчатся другие. Наши. Те, кто выбрал не титулы, а справедливость. Те, кто поверил не в герцога, а в женщину, которая не побоялась сунуть иглу в собственную руку ради других. И я думаю: а ведь именно за это я её и полюбил.

Не за её красоту — хотя, Бог мой, она прекрасна.

Не за родинку у плеча — хотя я бы дал полкоролевства, чтобы снова увидеть её во сне.