Книга Генерал дракон моей сестры, страница 72 – Кристина Юраш

Витта крепко спала. И даже если я стонала во сне, сестра не слышала.

И тогда я обнимала сестру, как символ, как знак того, ради чего я сражаюсь сама с собой, вслушивалась в ее мерное дыхание и потихоньку засыпала.

Два дня.

Всего два дня отделяли меня от того, чтобы навсегда потерять право даже думать о нём.

Сегодня мы выбирали финальные украшения. Завтра — репетиция. Послезавтра — свадьба.

У меня больше нет слез. Только чувство отупения от боли при мысли, что послезавтра Гессен станет её мужем.

А я… Я останусь ни с чем. Ни с кем. Только с пеплом в груди и разбитым сердцем.

Мне не спалось. Я лежала на коврике возле камина, свернувшись в комок, прижав ладонь к рту, чтобы не вырвался стон. Слёзы катятся беззвучно. Они не горячие — они ледяные. Как всё во мне.

Я поднялась на ноги, глядя на часы. Полночь. О, боги! Только одиннадцать! Еще вся ночь впереди!

Дрожащие ноги несли меня к двери. К порогу. К пропасти.

Я стояла возле нее. Пальцы тянулись к ручке. Сердце задыхалось так, будто пытается вырваться из груди и броситься вперёд — туда, где он ждёт. Где он всегда ждал. Где он всегда будет ждать.

Я смотрела на ручку двери и думала: «Может, просто один раз… Посмотреть на него. Сказать “прости”… Сказать “я люблю”…»

Но я не решалась. Не сейчас. Нет. Я уже столько боли прошла, что я не могу просто так взять и сдаться. Я уже не та, что целовалась с ним в темноте. Я — не та, что отдавалась его ласкам, забыв обо всём на свете. Я — та, что выбрала сестру. И этот выбор теперь — мой крест.

Пальцы уже касались холодной бронзы, гладят ее изящный изгиб, чувствую рельеф узора. Я почти повернула ее, понимая, что сдаюсь. Это выше моих сил. Почему? Почему это так больно? Неужели судьба решила, что в моей жизни мало боли? На тебе еще! Получи!

Внутри — всё сдалось. Всё, кроме гордости. Всё, кроме слова «сестра».

«Почему так больно?» — шептало тело. «Почему я не могу просто уйти и никогда не возвращаться?»

И вдруг…

… одна рука хватает меня за талию, прижимает к себе — так, что я не могу даже выдохнуть.

А вторая — зажимает мне рот. Жёсткая. Горячая. Неумолимая.

Моё тело узнаёт его раньше разума.

Вместо паники — распахнутые лёгкие, жадно ловящие его запах. Дым. Полынь. И что-то тёмное, древнее — запах зверя, вырвавшегося из клетки долга.

Это — запах моей собственной погибели.

Его пальцы впились в мои губы не больно — окончательно. Словно стирая всё, что я говорила себе последние дни: «Не смей. Не смотри. Не желай».

Он словно знал, что я буду стоять у порога, дрожащая между «хочу» и «не должна».

Знал, что не сломаюсь первой.

Моё тело предало меня мгновенно, едва почувствовав близость его тела.

Оно тут же страстно прильнуло к его телу, словно наслаждаясь каждой секундой, хотя разум кричал: «Не надо!».

Я не сопротивлялась. Не могла. Всё, что было между нами — ложь при свете дня — теперь рвалось наружу в этой тьме, как рана, наконец-то разорвавшая швы.

Руки Гессена подхватили меня, вынося на балкон. Он закрывал дверь в комнату сестры, а я почувствовала колючие снежинки, которые жгли лицо. Среди завываний вьюги я слышала взмах крыльев. Ещё один, ещё…

Я ничего не вижу, лишь чувствую жар его тела, чувствую, как снежинки тают на моём разгорячённом лице.

Мягкое приземление, лёгкий звон стекла и скрип дерева.