Книга Сбежавшая невеста Дракона. Вернуть истинную, страница 48 – Арина Лунная

— Нет… — это сдавленный стон. — Нет, Джонатан, нет…

Я отталкиваю его. Силой отчаяния и страха снова быть обманутой. Он отпускает меня, отступает, и на его лице появляется не только боль, но и понимание. Он будто ожидал этого.

— Я не могу, — шепчу я, отворачиваясь к окну, чтобы не видеть его глаза. Пальцы впиваются в холодный каменный подоконник. — Я хочу… Боже, как я хочу поверить тебе. Но не могу. Между нами слишком много лжи. Слишком много боли. Я не знаю, кто ты сейчас. И кто я после всего этого.

Я смотрю в окно, не видя ничего. Во дворе, за оградой, замерли его стражники. Неподвижные, как изваяния. Они плотным кольцом окружили больницу, превратили мое убежище в осажденную крепость.

— Забери своих людей, Джонатан, — говорю я тихо, глядя на темнеющий лес. Голос ровный, почти бесстрастный. — Это не темница. Здесь не надо никого сторожить. Я не просила защиты.

— Амелия… — он делает шаг ко мне.

— Я сказала, забери их.

— Тебе грозит опасность, — его голос твердый, без компромиссов. — Реальная. От твоей сестры. Она не простит. Не отступит. Она будет добиваться своего, и нападение на тебя прошлой ночью — прямое тому доказательство. И поэтому пока ты здесь, стражи тоже будут здесь. Я не уйду. И они не уйдут. Это не обсуждается.

Я резко оборачиваюсь. Слезы наконец выступают на глазах.

— Ты что, не понимаешь? — голос дрожит. — Я не могу думать, не могу дышать, когда ты здесь! Каждый твой взгляд — это напоминание! Каждое твое слово — пытка! Ты хочешь защитить меня или замучить до смерти?

Его лицо дрогнуло. В глазах мелькнула растерянность, боль, а затем — решимость.

— Я выбираю между твоей жизнью и твоим комфортом, Амелия. И я выбираю твою жизнь. Даже если ты возненавидишь меня за это еще сильнее. Ненавидь. Это твое право. Но я останусь. Даже если ты будешь прогонять меня каждую секунду. Я не сдвинусь с этого места. И тебе придется к этому привыкнуть.

Амелия

Я отворачиваюсь от него, от этого взгляда, полного боли и решимости одновременно, и выхожу из кухни. Мои шаги гулко отдаются в пустых коридорах, словно подчеркивая мое одиночество в этих стенах, которые вдруг снова стали чужими.

Я иду, не видя ничего перед собой, пока не упираюсь в стену своей палаты. Дверь со скрипом закрывается за мной, и я прижимаюсь лбом к прохладной деревянной поверхности, пытаясь унять дрожь в коленях и бешеный стук сердца. Воздух в комнате кажется спертым, пахнет пылью и травами, которые я сушила на подоконнике. Запах дома. И он теперь испорченный.

Снаружи доносится приглушенный, но четкий звук команд, топот копыт, лязг оружия. Это его люди занимают позиции вокруг больницы. Они методично превращают мое убежище, мой труд, мою новую жизнь в осажденную крепость. В тюрьму, стражником которой стал он сам.

— Он сказал, что любит тебя, — раздается позади меня тихий, почти невесомый голос Альберта, нарушая тягостное молчание.

Я вздрагиваю, не ожидавшая этого вторжения.

— Сказать и сделать — очень разные вещи, Альберт, — огрызаюсь я, срывая с себя испачканный землей и травой фартук и швыряя его в угол. Он падает бесформенной кучей. — Он уже однажды блестяще продемонстрировал, на что способен его язык и где находятся его истинные чувства. Он предал меня. Оттолкнул. Сделал все, чтобы я возненавидела его.