Книга Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух, страница 11 – Вера Ширай

Он не сразу ответил. Несколько секунд, которые казались вечностью, он молча смотрел на меня, борясь с собой. И наконец, тихо, почти шёпотом, сказал: — Конечно. Я не смог бы тебе отказать.

Эва, бедная девочка, всё ещё дрожала от страха, пытаясь отговорить меня от безрассудного похода в темницу. — Миледи, это же темница! Там страшно, холодно... Негоже вам туда спускаться. А если что-то случится?.. — дрожащим голосом шептала она, сжимая края своего передника.

Я коснулась её руки, стараясь придать спокойствия. — Не переживай за меня, Эва. Просто дай мне свой плащ. Мой слишком броский — герб семьи, нашивки... Они слишком выделяются в таком месте. — Я старалась говорить твёрдо, хотя внутри ощущала странную пустоту. Мой дар теперь молчал. Ни нитей событий, ни слабого эха будущего. Лишь черная, плотная тишина, словно сама тьма поглотила все.

Эва колебалась ещё мгновение, но потом сняла с плеч шерстяной серый плащ и накинула мне на плечи. Я натянула капюшон низко на лицо.

Мы отправились вниз, в самую жуткую часть дворца. Помощник герцога, Карл, шёл впереди, держал фонарь, отбрасывающий дрожащие тени на каменные стены. За мной неспешно, с тяжёлой походкой, шёл герцог, давая понять, что он рядом — но в разговор вмешиваться не станет.

С каждым шагом воздух становился тяжелее, сырее. Пахло гнилью, старым потом и горьким металлом крови. Толстые железные двери с крошечными решетками вели в камеры. Я машинально стискивала края плаща, чувствуя, как замирает сердце.

Когда мы остановились, Карл тяжело повернул ключ в заржавевшем замке, и дверь скрипнула, открывая камеру.

Селия сидела на каменном полу, свернувшись в комок. Бледная, измождённая, в тонкой ночной рубашке, она выглядела призраком самой себя. Её длинные чёрные волосы свисали с плеч, лицо было испачкано, глаза — пусты, как у пленённого зверя.

Я невольно сжала кулаки, прогоняя горечь. Мы никогда не были близки. Мачеха всегда выстраивала между нами стены — одну восхваляя, другую принижая, превращая наше детство в нескончаемую борьбу за внимание и одобрение отца. Но теперь, глядя на сестру, я не чувствовала злости. Только ужас и жалость.

Карл, заметив мой взгляд, пожал плечами, равнодушно бросив: — Это влияние ордена. Прелюбодеяние — значит расплата телом. Его голос был холоден, почти удовлетворён. Словно он считал всё происходящее справедливым.

Я повернулась к нему с ледяным взглядом. — Карл, принесите сюда плащ, тёплое одеяло, чай и еду. Немедленно. В моём голосе не было просьбы — только приказ. Он недовольно поморщился, но, понимая свою подчинённость мне как представительнице дворянского рода, склонил голову и вышел.

Оставшись наедине с Селией, я осторожно присела на камень напротив неё. Сердце колотилось так, что больно било в рёбра.

— Селия, — я опустилась на колени перед ней, хотя холодный каменный пол жёг кожу, — расскажи мне, что ты сделала? Пожалуйста, сестра... Я постараюсь тебе помочь. Мой голос дрожал. В сердце росла неукротимая тревога.

Селия смотрела на меня безумным, затуманенным взглядом, в котором плясали искры тьмы. А затем, вдруг, начала громко смеяться — пронзительно, истерично, будто над самой судьбой.

— Я думала, я победила тебя! — выкрикнула она, всхлипывая сквозь смех. — Я — герцогиня! Я вышла за такого мужчину... сильного, красивого... мечту всех придворных девушек. Её голос взвивался к потолку сырой камеры, отдаваясь болезненным эхом.