Книга Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух, страница 9 – Вера Ширай

Это было проявлением вежливости, к которому я мысленно отнеслась с благодарностью.

Пока Эва усаживалась, я быстро окинула взглядом кабинет герцога. Я уже сидела на этом месте ни раз, но сегодня, тут никто не убирался перед встречей. Помещение было просторным, с высокими потолками и темными панелями из красного дерева. По стенам стояли старинные шкафы, заставленные книгами и свитками. На массивном письменном столе громоздилась целая гора бумаг, некоторые были скреплены сургучными печатями его герцогства, другие явно представляли собой донесения и доклады. Сквозь широкие окна лился слабый свет луны, отсвечивая в серебре чернильницы и металлических перьев.

Герцог уловил мой взгляд и, устало проведя рукой по волосам, проговорил: — В герцогстве давно уже проблемы. Никто из моей семьи не справился с ними как должно. Он отступил на шаг, бросил раздражённый взгляд на кипу документов: — Я слишком долго был здесь, во дворце, рядом с королем, выполняя его поручения, отправляясь в миссии на восток... И не заметил, в какую трясину погряз мой родной дом.

Я молча слушала, чувствуя, как в груди медленно нарастает тяжелое предчувствие.

— Преступность выросла, — продолжил он после короткой паузы. — И я, попросил Орден Порядка вмешаться и помочь на местах.

Он резко выдохнул, тяжело, как будто каждое его слово дается ему с трудом.

— Не стоило этого делать, — мрачно добавил он.

Герцог обошел массивный стол и, почти не глядя, сел напротив меня. Его лицо было напряжено, взгляд — тяжёлым.

И вдруг он протянул руку и взял мою. Это было слишком близким жестом для нашего положения, для этого места. Но я не отдернула руку. Слишком сильным было чувство, что впереди нас ждет нечто худшее, чем скандал или сплетни.

Его пальцы были горячими, чуть дрожащими.

— Я хочу, чтобы ты знала, — тихо сказал он, заглядывая в мои глаза, — если бы я знал, что Орден обнаружит, я бы никогда не допустил их отправки туда.

Слова герцога эхом отдавались внутри меня, резонируя с тревожной дрожью, которая уже давно поднялась в моей душе. И эта тревога стремительно нарастала, несмотря на все заверения, несмотря на осторожность Терранса.

Что бы там ни случилось — это было страшнее, чем я могла предположить.

— Я так люблю тебя, — сказал герцог. Его голос звучал низко, глухо, с тем оттенком безысходности, который нельзя было спутать ни с чем другим. Это было не первое его признание, но в этих словах чувствовалась новая глубина, серьезность и тяжесть многих несказанных лет. — Я люблю тебя больше, чем кого-либо на этом свете... Я так жалею о том дне, о той ошибке, которую совершил.

Пауза между нами затянулась, тягучая, давящая, как гроза на горизонте. Я уже готовилась снова поднять между нами ту стену, за которой пряталась от боли и невозможности. Стену из слов, которые разъединяли его и меня.

Я не могла позволить себе этой слабости. Я не могла предать саму себя. Я поклялась быть честной перед собой, перед миром, перед данным мне мужем, каким бы он ни был.

— Я знаю, — тихо сказал герцог, словно чувствуя каждую мою внутреннюю дрожь. — Я знаю, что ты не хочешь со мной никаких отношений. Я понимаю, что женат на твоей сестре. И я вижу, как тяжело тебе осознавать, что любое наше действие или слово может причинить ей боль.

Я закрыла глаза, ненадолго. Глубокое чувство вины пронизало меня до самых костей. — Этот разговор уже доставляет ей страдание, — ответила я едва слышно, словно признаваясь в собственном преступлении.