Книга Хрущевка княжны Соколовской 3, страница 29 – Полина Змееяд

Та удивленно на меня посмотрела, задумалась ненадолго, недовольно поджав губы, но все-таки кивнула и ушла на первый этаж, попросив немного подождать.

– Это просто неприлично! Неплохие помещения, здесь можно было бы показывать что-нибудь вполне интересное, – задумчиво произнесла Марина, медленно бредя вдоль одной из стен. – Я знаю парочку современных импрессионистов, их работы тоже… довольно революционные, но в них проглядвыается хоть какой-то смысл. В отличие от этих, – она брезгливо кивнула на одну из картин, которая представляла собой черную кляксу посреди ярко-желтого полотна.

«Пчела в моменте» – гласила подпись слева.

Да уж, куда нам, простым смертным, до великого искусства?

– Идите за мной, – экскурсовод появилась за моей спиной, словно призрак, и слегка испугала громкими словами.

Оставив девочек наслаждаться шедеврами современной живописи, я спустилась на первый этаж, в ничем не примечательный кабинет, дверь в который не украшала даже скромная табличка. Так и не скажешь, что тут начальство квартируется.

– Маргарита Алексеевна! Рад вас видеть, – сухой мужчина примерно сорока лет поднялся мне навстречу, разводя руки так, будто готовился обнять.

– Добрый день. С кем имею честь беседовать? – я надменно вздернула бровь, намекая директору галереи, что не намерена играть в любезность.

– Георгий Игнатьевич Разумовский, к вашим услугам, – любезно раскланялся мужчина.

– Приятно познакомиться, – не менее церемонно ответила я, никакой приязни разумеется не ощущая. – Ваша галерея производит сильное впечатление. Мне очень хотелось бы знать, как вы нашли этого замечательного художника, картины которого я смотрела только что.

– О, понимаю! Настоящий талант, удивительное юное дарование! – оживился директор галереи настолько, что едва не забрызгал меня слюной. – Удивительный юноша: работает на стыке эпох. Его картины выражают преемственность и изменения, произошедшие со времени искусства начала нашего тысячелетия и длящиеся до сих пор. Зритель – сотворец его картин, и каждый наполнит полотна своими эмоциями и ассоциациями, создавая в собственном сознании неповторимое произведение…

Пришлось сделать шаг назад, чтобы не оказаться оплеванной энтузиазмом рассказчика. Я честно старалась вслушиваться в его болтовню, но быстро теряла суть. Ну какой смысл в искусстве, если каждый видит в нем то, что хочет? Где же в нем личность творца и заложенный им смысл?

Но я здесь не для того, чтобы спорить об искусстве.

– И все-таки, как вы его нашли? – вернула я увлекшегося директора к первоначальному вопросу.

– Разве вы не знаете? Шихте – протеже Михаила Юрьевича Морозова. Я думал, вас именно потому и заинтересовали его картины, – несколько растерянно ответил Анатолий Иванович, сбитый с полета мысли моим слишком конкретным вопросом.

Ага! Это уже интересно.

– И часто в вашей галерее выставляют работы его протеже? – уточнила я, но спохватившись, добавила, – вижу, у Михаила Юрьевича отличный вкус. Если так, то я заглядывала бы сюда почаще.

Судя по тому, как сверкнули глаза директора, он понял мои слова как-то по-своему. Будто, сама того не зная, я сумела подобрать формулировку, в которой скрывалось гораздо больше смысла, чем может показаться на первый взгляд. Однако сама я шла наощупь, не совсем понимая, куда двигаюсь.