Книга Хрущевка княжны Соколовской 3, страница 64 – Полина Змееяд

Но меня его ледяная маска больше не обманывала. Я провела с ним достаточно времени, чтобы видеть, как окаменели его плечи, как нахмурены брови и чуть прищурены глаза. Он не доверял Морозову, но разумеется демонстрировал привычную вежливость.

Когда князь завершил короткое формальное представление, мне пришлось протянуть Михаилу Юрьевичу руку. Он не стал целовать мою ладонь, как обычно поступали дворяне, лишь сухо ее пожал. В другой ситуации я бы расценила это как комплимент моим деловым способностям, но сейчас не знала, что и думать.

– Как уже отметили многие из присутствующих, с вашей стороны было просто преступлением скрывать от света столь талантливого молодого человека, – ответила я, обводя взглядом галерею.

Морозов последовал моему примеру, и на миг его взгляд стал колючим и злым. Но когда я вновь посмотрела в его глаза, он опять нацепил маску показного дружелюбия.

– Признаться, я вовсе не думал, что высший свет может заинтересоваться современным искусством. Насколько мне известно, большинство из присутствующих предпочитают классику как в образе жизни, так и в культуре, – витиевато парировал Морозов. – Впрочем, я не настолько эгоист, как вам могло показаться. Собирался представить юношу свету позже: по моему мнению, его лучшие работы нам еще только предстоит увидеть.

Мне ничего не оставалось, кроме как восторженно улыбнуться и понадеяться, что мы еще не раз придем в галерею, чтобы полюбоваться новыми шедеврами молодого творца. Но обманет ли мой спектакль этого прожженного делового человека? Сомневаюсь, что он примет мою восторженность искусством за чистую монету и сочтет меня достаточно безопасной, чтобы ни в чем не обвинять. И не заказывать еще одно покушение.

Влад, вероятно, думал о том же. Я чувствовала, как он чуть крепче, чем обычно сжал мою руку, и в ответ провела пальцем по его предплечью, пытаясь хоть немного его успокоить.

Как минимум прямо сейчас на нас никто не нападет.

– Не могу не отметить, что здесь далеко не все картины, которые я видела в мастерской, – продолжила разговор я, когда мы вместе двинулись к фуршетному столу.

– Некоторые из своих работ мой юный протеже счел недостойными показа, – и глазом не моргнув, солгал Морозов.

– Правда? Какая жалость! Меня, например, крайне впечатлила одна работа… Кажется, она называлась «Пчела в моменте». Такое тонкое умение с помощью нескольких мазков передать всю суть трепетного движения – настоящее мастерство! Я бы не отказалась выкупить именно эту картину. Разумеется, если это возможно, – продолжала давить я.

Уголки губ Морозова дрогнули, но больше он ничем не выдал нервозности.

– Боюсь, эта картина не продается, – несколько поспешно ответил он.

– Почему же? – я наивно хлопнула глазами и даже подошла ближе к Морозову. – Я готова предложить цену выше рыночной ради удовольствия любоваться именно этой картиной.

– Видите ли, сам художник очень привязан к этой картине. Она – одна из первых, что принесли ему известность в узких кругах моих товарищей, и он не пожелает расставаться с ней, – продолжал изворачиваться Михаил Юрьевич, однако я замечала, как его лицо становится все более серьезным, а взгляд холодеет.

– Может, я смогу его переубедить? – я упорствовала уже не столько ради результата – ведь с самого начала понимала, что эту картину Морозов мне не уступит – сколько из желания позлить этого двуличного мужчину. – Ведь ваши друзья покупали его произведения! Прошу вас, в знак дружеского отношения ко мне и моему будущему мужу!