Книга Хрущевка княжны Соколовской 3, страница 77 – Полина Змееяд

– Маргарита Алексеевна! – протянул он, будто пытаясь выиграть время. – Михаил Юрьевич предупреждал, что вы придете. Я как раз почти закончил подготовку картины, которая вас так заинтересовала. «Пчела в моменте», верно?

Шихте широким жестом пригласил меня пройти в мастерскую. Я шагнула в тесное помещение, в котором теперь стояло еще больше полотен разной степени аляповатости. Здесь едкой краской пахло куда сильнее, чем в коридоре. Возле черной кляксы на желтом фоне стояла низкая, запачканная краской табуретка. На ней лежала палитра, тюбик с черной краской и шприц.

– Следовало ожидать, что такое в здравом уме не нарисуешь, – услышала я краем уха тихие, едва различимые слова Марины. Она шепнула их на ухо Павлу, так что художник не расслышал.

– Вижу, со времени моего последнего визита вы обогатили мир еще несколькими своими полотнами, – я указала на картины, в беспорядке выставленные вдоль одной из стен.

– Да. У меня случился… в некотором роде прилив творческого вдохновения, – заюлил художник и встал так, чтобы перегородить мне вид на ту картину, которую я собиралась купить. – Если желаете, можете выбрать одну из них вместо этой, старой.

Он отзывался о многострадальной «пчеле в моменте» с пренебрежением, но его рука дрогнула, когда он мимоходом указал себе за спину.

– Вы так сильно не желаете с ней расставаться? – притворно удивилась я.

– Видите ли, она в каком-то смысле очень дорога Михаилу Юрьевичу. Сам он в этом конечно же не признается – бизнесменам не по статусу питать глубокую любовь к абстрактному творчеству – однако будьте уверены: он очень расстроится, если эта картина покинет мою мастерскую.

В том, что Морозов не желает продажи этой катины, я и так уверена, потому и хочу ее купить, но в словах художника чувствовался скрытый намек.

– Теперь, когда вы прославились на весь город, вам вовсе не обязательно потакать любым капризам Михаила Юрьевича. Уверена, многие дворяне с удовольствием окажут поддержку вашему таланту, – решила зайти с другой стороны я.

Каким бы хитрым лисом ни был этот Шихте, все же еще в прошлую нашу беседу я заметила, что об искусстве он говорит с явным воодушевлением. Может, как и многие молодые люди, мечтал прославиться, но обстоятельства вынудили его зарабатывать немного иным путем?

– Прославился вашими стараниями, – Анатолий отвесил мне легкий поклон, но радости от факта своей внезапной популярности он явно не испытывал. – Но разве я могу предать того, кто первым разглядел мой талант?

– Если его намерения были такими же чистыми, как смысл ваших картин, то разумеется нет, – пошла на попятную я, чувствуя, что прямо сейчас этого мелкого гаденыша переубедить не удастся. Но от меня не укрылась искра, которая скользнула в его глазах в тот момент, когда я заговорила о других покровителях.

– Какое интересное и точное сравнение, – Шихте улыбнулся и наконец отступил от картины, которую я вознамерилась купить. – Оно крайне ярко показывает, насколько сильно я привязан к Михаилу Юрьевичу.

Еще один намек? Я все-таки права и его картины как-то замешаны в интригах Морозова? И судя по тому, как аккуратно Шихте обходит острые углы, ему может крайне дорого стоить предательство. Надо запомнить.

– И все же я пришла именно за этой картиной. Михаил Юрьевич сказал, что не против ее продажи, – я подошла к полотну почти вплотную и наклонилась, разглядывая то место, в которое тыкал пальцем Анатолий.