Книга Виктория - значит Победа. Каждому по делам его, страница 189 – Салма Кальк

— Ты сегодня говорила, что моральный облик нужно оставить тем, кто сам безупречен, я помню, — кивает Эмиль.

— Я так и думаю. А мы все — живые люди, и ты, и я, и остальные, кто нас окружает. И поэтому просто живём дальше, и всё. Я уже сказала сегодня это принцессе, повторю и тебе.

Эмиль понимает, что не отказался бы послушать — о чём говорили Виктория и Агнесс. Но пусть это будет их тайной, в самом-то деле. Просто живём дальше.

Можно поцеловать Викторию и не думать дальше ни о чём, кроме неё.

Два следующих дня слились в какие-то сплошные дознания, происходящие где-то там, не то во дворце, не то вообще в Бастионе — крепости, где был заключён Руссо. Правда, я главным образом сидела дома, то есть — в доме Саважей с госпожой Жанной. Зато Эмиль провёл много времени во дворце и ещё раз докладывал о моём кучере и антимагических артефактах, там же о чём-то докладывали граф Ренар и граф Реньян, и даже Агнесс расспрашивали о каких-то деталях её знакомства с Фрейсине.

А Фрейсине, кажется, сошёл с ума. Он перестал узнавать людей, ему везде мерещились волчьи хвосты и зубы, и он утверждал, что ночью к нему приходили громадные волки и складывали лапы на грудь, и клацали зубами. Стража у его покоев только лишь изумлялась — какие, мол, волки, тем более — в защищённом королевском дворце. Но зашедший к нам на ужин господин граф Ренар только пожал плечами в ответ на эту реплику де ла Мотта — потому что, сказал, для Старших человеческие запоры не преграда, а у тех Старших, судя по всему, к Фрейсине немалый счёт. Только вот непонятно, отчего так долго ждали, могли порвать на ленточки сразу же после смерти супруги Фрейсине.

Для меня в той истории было как-то многовато белых пятен. И тревожило, что в моей личной истории тоже сыграл роль некий Старший — теперь я понимала, что это определённо Старший — с волчьими ушами и хвостом. Да, те уши, которые нам всем продемонстрировал Арно Фрейсине, выглядели похожим образом. И меня терзало любопытство — кто он таков и для чего всё это устроил. То есть, прямо говоря, поместил в тело женщины, имеющей значение для того же Фрейсине — меня, человека другого воспитания и другого всего. Как оказалось, почти все вопросы я решаю иначе, не так, как привыкли здешние, что маги, что простецы. И в некоторых местах это оказалось действительно критичным. Так вот зачем? Но я не понимала, кого могу об этом спросить.

И вообще душа моя рвалась действовать — потому что я уже забыла, как это — сидеть у окошка и ждать у моря погоды. Я рвалась в дом на улице святой Анны, наводить порядок — но госпожа Жанна только глянула и сказала — один раз уже сходила, нечего. Сиди и жди, пока придёт жених, отправишься вместе с ним порядок наводить.

Я тогда попросилась в дом жениха побеседовать с господином Фабианом и прочими, кто там у меня был. В ответ мне доставили их всех к обеду и выгрузили в гостиную. Господин Фабиан, Шарло, Камилла, Раймон, которого Эмиль собирался брать ко двору, но не в королевское же расследование, поэтому они с Шарло занимались не пойми чем в Эмилевом доме, а теперь предстали передо мной с надеждой, что я куда-нибудь их применю. Но увы, я не была готова применить их никуда, сама страдала, в чём сразу же и призналась.

Господин Фабиан держался скромно, сам сказал — никогда бы не подумал, что господь занесёт его аж в дом Саважей, и сказал только, что не получал пока никаких известий о каком-либо непорядке в моих владениях, и это значит — всё хорошо, и пускай я даже и не думаю ничего другого. Только вот, наверное, по возвращении в Массилию нужно будет ещё разок прижать Брассье, потому что он обещал сидеть тихо до весны, гад такой, а вылез раньше и, того хуже, снюхался с разбойниками.