Книга Темная судьба, страница 46 – Ив Ньютон

— Чёрт! — Изольда кричит, когда с её короны срывают последнюю руну, её спина выгибается дугой от камня в сильном спазме.

Чёрно-серебристая сущность седьмой руны извивается на острие, как живое существо, пульсируя тёмной энергией, от которой у меня сводит желудок. В отличие от других, эта руна кажется разумной, осознающей и разъярённой тем, что её удалили.

Уильям уже почти полностью восстановился, его тело стало твёрдым от ступней до основания черепа. Только его лицо всё ещё колеблется между материальным и призрачным, но его глаза горят от напряжения, когда он смотрит на последнюю руну.

Изольда приподнимается на дрожащих руках, серебряная кровь всё ещё стекает по её спине светящимися ручейками, когда я наклоняюсь над Уильямом и снова, используя свою вампирскую скорость, вгоняю руну ему в макушку.

Руна проникает в голову Уильяма со звуком, похожим на раскат грома. Его тело напрягается, каждый мускул напрягается, когда последняя часть системы мониторинга Блэкриджа интегрируется в его новую телесную форму. Чёрно-серебристая энергия пронизывает его насквозь, освещая вены, словно грозовой разряд, запертый под кожей.

— Уильям? — вздыхает Изольда.

Он не отвечает. Седьмая руна, соединяющая корону, завершает цикл. Остальные шесть рун вдоль его позвоночника загораются в определённой последовательности, создавая каскадную энергетическую сеть, пульсирующую в ритме сердца, которое не билось уже сто лет.

Затем, в последней сильной конвульсии, Уильям падает лицом вниз на камень.

На поляне воцаряется тишина. Воздух кажется заряженным, наэлектризованным, как будто молекулы перестроились из-за того, чему мы только что стали свидетелями. Я осторожно протягиваю руку, чтобы коснуться плеча Уильяма, почти ожидая, что моя рука пройдёт сквозь него.

Этого не происходит. У него тёплая, твёрдая кожа. Живая.

— Сработало? — спрашивает Кассиэль.

Прежде чем я успеваю ответить, Уильям протягивает руку и с сокрушительной силой сжимает моё запястье. Он переворачивается, его глаза распахиваются, и я обнаруживаю, что смотрю в радужки, переливающиеся серебристым, чёрным и изумрудно-зелёным цветом. Это настоящий шторм силы и голода.

— Я жив, — шепчет он. Он отпускает меня и садится, глядя на свои руки, переворачивая их, чтобы рассмотреть каждую линию, каждую складочку. Затем он прикасается к своему лицу, груди, рукам, удивляясь прочности своего собственного существования. — Я жив, — повторяет он, на этот раз громче, и смех вырывается из глубины его души. Это прекрасный и в то же время ужасный звук. Это ликование человека, которому столетие было отказано во всём.

Я отступаю, давая ему пространство.

Изольда смотрит на Уильяма широко раскрытыми глазами, её обнажённая кожа слабо светится в лунном свете, серебристая кровь всё ещё сочится из семи ран.

— Уильям, — шепчет она, протягивая к нему руки.

Он поворачивается на её голос, и выражение, появляющееся на его лице, поражает своей напряжённостью. Голод, собственничество, благодарность и что-то более тёмное, что-то первобытное, от чего мои метки горят у меня под кожей.

— Моя королева, — выдыхает он, а затем начинает двигаться быстрее, чем я ожидал от человека, который только что восстановил физическую форму. Он прижимает её спиной к камню, и их губы встречаются в страстном, отчаянном поцелуе. Руки Уильяма запутываются в её волосах, он прижимает её лицо к своему, словно боится, что она может исчезнуть, прежде чем они опустятся ниже, и возится с пуговицей на её джинсах.