Книга Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Том 4, страница 69 – Мосян Тунсю

– А что мне оставалось? – с чувством глубокой обиды воззвал к нему Шан Цинхуа. – Стоять на своём даже под страхом смерти? Биться со всеми разом? Не говоря уже о том, что у меня против них не было ни малейшего шанса, тем самым я, что куда важнее, лишился бы возможности стать шпионом Вашего Величества – так как я мог порвать отношения с хребтом Цанцюн, даже не успев приняться за дело?

Где-то в середине этой прочувствованной речи он не преминул вставить, решив ковать железо, пока горячо:

– А также я счастлив доложить Вашему Величеству, что меня повысили до адепта внутреннего круга – теперь-то вы видите моё рвение? Ваше Величество не находит, что у меня всё же есть потенциал?..

«Пресмыкайся, пресмыкайся добросовестнее», – убеждал он себя.

Однако, как бы он ни лебезил перед новоявленным повелителем, на сердце великого эксперта Сян Тянь Да Фэйцзи было ясно. Он твёрдо верил в две вещи.

Следуя этим двум жизненным принципам, он справедливо рассудил, что в критических обстоятельствах в низкопоклонстве нет ничего постыдного. К тому же, если взглянуть на это с иной точки зрения, Мобэй-цзюнь – его собственное творение, то бишь в каком-то смысле его, автора, детище. Ну а в том, чтобы отцу немного позаискивать перед сыном, демонстрируя ему глубину своей любви, и впрямь нет ничего предосудительного. Ведь, по сути, кто такие дети, как не долги родителей из прошлых жизней?..

Бац-бац, хлоп-хлоп – претерпев новые тумаки, Шан Цинхуа скрючился на стуле, обнимая колени и привычно прибегая к моральному закону А-кью^[33], дабы исцелить свои душевные раны.

Поразмявшись таким образом, Мобэй-цзюнь улёгся обратно на кровать и, потянувшись, повернулся к Шан Цинхуа спиной. Ровным голосом, в котором слышалась сонливость, он бросил напоследок:

– Завтра продолжим.

Это окончательно добило Шан Цинхуа.

«Что ты там продолжать собрался?!» – Он едва не выпалил это вслух, тем самым подписав бы смертный приговор не только себе, но и всему хребту Цанцюн.

Само собой, порыв потому и зовётся порывом, что его можно обуздать и определённо не стоит воплощать в жизнь.

Однако, глядя на то, как Мобэй-цзюнь возлежит в сапогах на его чистой и опрятной постели, на которую он сам так и не успел прилечь ни разу, Шан Цинхуа ощутил на сердце ни с чем не сравнимую горечь.

– Ваше Величество, вы всё же находитесь на хребте Цанцюн, – решился напомнить он.

В него тотчас полетела запущенная с убийственной силой подушка, и Шан Цинхуа скривился от боли.

– Ваше Величество, это моя кровать, – деликатно заметил он, подбирая подушку.

В ответ Мобэй-цзюнь, воздев в воздух палец, покачал им и изрёк исполненным высокомерия тоном:

– Моя.

Что ж, яснее не скажешь.

Поскольку сам Шан Цинхуа продался Мобэй-цзюню с потрохами, логично предположить, что все его вещи теперь также принадлежали демону – в их числе и кровать.

Но разве не верно обратное? А вот и нет – здесь действовал закон Джиана^[34]: всё, что твоё, – моё, всё, что моё, – тоже моё.

Кипятясь про себя, Шан Цинхуа скатился со стула и принялся подбирать осколки разбитой чашки. Наводя порядок в своей новой комнате, он напевал под нос народную песенку: «Я почиваю на голой земле, ты же – на кровати. Я ем мякину, а ты – мясной бульон».