Книга Вязаное счастье попаданки, страница 63 – Ольга Иконникова

И всё мое возмущение тем, что он вызвал меня к себе, разом пропадает. Я сразу чувствую к нему жалость, и наверно, это отражается в моем взгляде, потому что мужчина хмурится.

— Здравствуйте, сударь! — говорю я и делаю более простой вариант реверанса — книксен.

Хотя это ему следовало бы поприветствовать меня первым — и как мужчине, и как хозяину. Но я готова простить эту неучтивость из-за его немощи.

Я не знаю, как я должна к нему обращаться. Его отца называют «ваша светлость». А вот как называют сына герцога, я не имею ни малейшего понятия.

И он понимает мое замешательство и гордо бросает:

— Я — граф Клари. Вы можете называть меня «ваше сиятельство».

Он не считает нужным добавить ни «мадемуазель», ни «ваше сиятельство». Но если он думает этим меня оскорбить, то напрасно. Я изначально понимала, как встретят меня в семье Лефевр.

— Рада знакомству, ваше сиятельство! — улыбаюсь я.

Моя улыбка заставляет его поморщиться, как будто он положил в рот кусок лимона. Ну, что же, если ему хочется быть мрачным, так кто же может ему запретить?

— А вот я не могу сказать того же, — холодно заявляет он. — Надеюсь вы понимаете, мадемуазель Камю, что в нашем доме никто не желал вашего появления.

А вот это уже неприкрытая грубость. Хотя я могу его понять — речь идет о большой сумме денег, на которую он наверняка уже рассчитывал и которая может вдруг оказаться у какой-то девицы, о которой он знать не знал все двадцать лет.

— Вы не совсем правы, ваше сиятельство, — возражаю я. — По крайней мере, один человек в этом доме рад моему появлению. И именно он пригласил меня здесь остаться. И поскольку речь идет о хозяине дома, то полагаю, даже вы не осмелились ему в этом возразить.

Наверно, граф Клари охотно спустил бы меня с лестницы, если бы был в состоянии это сделать.

— Да, это так, — признает он. — Но мой отец болен, и он не всегда понимает, что делает.

— Вот как? — удивляюсь я. — Простите, ваше сиятельство, но мне так не показалось. Герцог Лефевр произвел на меня впечатление вполне здравомыслящего человека.

Мне кажется, что он хочет сказать что-то еще, но сдерживает себя. Он слишком хорошо понимает, что я могу передать наш разговор его отцу.

— Мой отец просто не понимает, какой урон репутации нашей семьи наносит ваше появление в этом доме. Дочерью герцога просто не может быть такая простушка, как вы, — он скользит по мне презрительным взглядом. — Даже если герцог Лефевр и признает вас своей дочерью, столичное общество всё равно вас не примет. Вы станете изгоем в свете. На вас станут смотреть свысока и обсуждать и осуждать каждое ваше слово. Хотите ли вы этого, мадемуазель?

Я понимаю, что он прав. Но, каким бы странным это ему ни показалось, я и сама отнюдь не жажду быть принятой в том самом обществе, о котором он говорит. Я не хочу ни появляться в королевском дворце, ни знакомиться со здешними дворянами.

Кажется, граф де Сорель говорил, что у его светлости есть поместье в Пикардии. Было бы замечательно, если бы мы отправились туда. Провинциальные дворяне наверняка окажутся куда менее взыскательными.

Но вслух я говорю другое:

— Ничего, ваше сиятельство, с этим я как-нибудь смирюсь. Я полагаю, что принадлежность к вашей семье имеет куда больше преимуществ, чем недостатков.

Мне жаль этого молодого человека, но я вовсе не собираюсь позволять ему диктовать мне свои желания.